Я - твое поражение (СИ)

Казалось бы, должен был торжествовать, но тот бедняга-грек вскоре умер. Слишком сильно я приложил его кулаком. В этом я видел очень дурной знак: совершить убийство у подножия священной фигуры, что может быть ужаснее? И события следующих лет подтвердили мои опасения.

По возвращению в Пеллу мы получили тревожное известие.

— Филипп влюбился, хочет развестись с моей матерью и взять себе новую жену! Седьмую, Гефестион! Какое бесстыдство!

— Навряд ли он решится на такое. Дай ему время, царь насладится новой пассией и забудет её, как и сотни иных. В крайнем случае, у тебя появится ещё один незаконнорожденный брат или сестра. — Рассуждал, пытаясь развеять мириады плохих предчувствий.

— Как бы не так. Боюсь, на этот раз всё будет по-иному: она македонка и из древнего рода. Её не возьмёшь на время, как фессалоникийку или коринфянку, нет, филэ, желание отца попортит нам немало крови.

По приезде из Афин, я уже с порога дворца ощутил гнетущую атмосферу дурного ожидания. Найдя Павсания, оттащил его в укромный угол, спросив, верны ли сведения о племяннице Аттала.

Тот не стал увиливать.

— Филипп ещё никогда не был таким воодушевлённым. Он женится, Гефестион. По большой любви, причём. Так, во всяком случае, хочет, чтобы вы думали.

— Вот дела! Филипп может любить? Он и Карана, сына, не больно оплакивал. Только воздал необходимые почести и забыл.

— Для вас забыл, но я слышал, как по ночам он выл, точно подыхающий волк зимой. Нет, Гефестион, Филипп не так прост, как хочет казаться, вспомни, как он поступил с фиванцами. Уничтожил их как расу! Вырезал всех мужчин. Женщин сделал рабынями! Детей, что постарше, — утопил! От такого разорения они вряд ли оправятся в ближайшие годы. А афинян помиловал и даже вернул им пленных. Трусов, бежавших с поля боя, как стая зайцев, накормил и обласкал! Царь, видишь ли, хочет казаться просвещённым правителем в глазах классической Греции. Но всё вранье в его речах и поступках, и эта свадьба только начало ещё одной грандиозной затеи.

Желая выведать о достоинствах новой пассии Филиппа, я осторожно спросил:

— Говорят, она прекрасна и к тому же девственница.

— Ага, вроде того, и готова подарить ему много сыновей. А уж он позаботится об их царственном статусе.

Понимая чувства Павсания, я посочувствовал.

— Всё ещё любишь его.

— Не знаю. Временами мне кажется, что я излечился от своего чувства. А иногда, находит такая тоска, что хоть в петлю лезь. Филипп — мерзавец и предатель, и я сотню раз спрашивал себя — как можно любить такого человека? Как можно принимать из его рук подачки в виде должностей и богатства? Он же смертельно оскорбил меня! Я жалок, да?

Мой собеседник замолчал, не в силах продолжать. Плечи его опустились и, не скрываясь, Павсаний зашмыгал носом. Желая как-то выразить участие, я погладил его по руке.

— Ты не тряпичное чучело, которое бросают собакам на потеху, и не раб, покорно принимающий удары, ты — гордый македонец, мой друг и боги отомстят за твои слёзы.

— Боги? — вытерев предательские солёные капельки в уголках глаз, медленно протянул Павсаний. — Боги давно насрали на нас десять куч и смеются, глядя, как мы возимся в их дерьме.

— Молчи, несчастный! — испугавшись богохульных речей, я зажал Павсанию рот, оглядываясь в поисках подслушивающих слуг. — Ты не смеешь!

Он же не хотел был осторожным.

— Это ты не смеешь! Пока не смеешь, но придёт время, и Гефестион запоёт по-другому. Александр недалеко ушёл от Филиппа, ты повторишь мою судьбу в ещё более безумной форме.

Бросив озлобленного Павсания, я выскочил из пышных коридоров царского дворца и побежал в инженерный дворик, в своё обычное место, где с недавних пор предпочитал проводить свободное время. Встретил Мелеагра. Тот рассказал о способе строительства осадных башен с тентами из мокрой кожи, вместо оструганных досок, и в разговорах о преимуществах новинки как-то позабыл рассуждения Павсания.

Вечером прибежал взволнованный Феликс, сообщив, что меня немедленно хочет видеть Олимпиада. Вспомнив, сколько перед походом я потратил средств, добиваясь её благосклонности, подумал, что достиг цели и едва ли не бегом бросился по известной дороге. Как и в прошлые разы, в женском плаще и полупрозрачной накидке был проведён в её покои. Вот и знакомая фреска — Ахилл с телом Гектора, два золотых подсвечника, таинственно освещающие раскрашенную стену. Ложе в полумраке. Возлежащая на нём царица. Пока царица!

Я опустился на колени.

— Ты пришёл без подарка? — хриплый вопрос Олимпиады прозвучал как обвинение.

— Я не нашёл достойного, о моя повелительница.

Она молчала, видимо, решая, как поступить дальше. Я тоже не раскрывал рта. Наше немое противостояние длились несколько минут. И она смиловалась, снизошла до общения со мной.

— Правильно, мальчик, я сама выбираю себе подарки и от тебя хочу лишь одного — ребёнка Александра.

Я ослышался. Олимпиада решила пошутить надо мной? Может, она сошла с ума? Унижает? Смятение мыслей отразилось в чертах лица, и тогда, не сходя с ложа, царица поманила к себе, легонько прикоснувшись, пригладила мои волосы.