Я - твое поражение (СИ)

В глазах обречённых мелькнуло понимание, и они, кивнув, словно соглашаясь, разошлись немного. У тебя, Александр, был один лёгкий дротик и кривой широкий меч, я, не желая обременять себя тяжелым вооружением, взял только второй длинный кинжал и приготовился биться с двух рук по-фракийски, как в своё время меня обучил Крисид. Посмотрев в последний раз на тебя, я шагнул вперед, желая навязать противнику ближний бой. Бросив дротик и едва задев одного из фиванцев, сразу же постарался прикрыть меня своим щитом. В нашей сплочённой годами боевой двойке, я чаще нападал, ты всегда направлял. Всё-таки мы были неплохой командой. Понимая без слов, действовали, как один организм, и думали, как один мозг. Наши враги тоже оказались не промах и без ожесточённого сопротивления не сдавались. Их удары я ощущал по всему телу. Несколько раз лезвие скользило по коже, нанося новые и новые раны. Вид моей крови ярил тебя, делал сумасшедшим. Крича от ярости, ты кидался, как лев, нанося им страшные увечья тяжёлым мечом.

Думаю, за всю битву при Херонее не было более достойного боя.

Каждый из нас сражался за любимого и ни один не думал о себе. Я, впервые взявший два клинка, и ещё не совсем хорошо освоивший новые приемы, тем не менее, не сдавал позиции и первым зарубил своего противника. Взмахнув обеими лезвиями, располосовал ему горло до кости. И когда его ослепший от горя возлюбленный хотел обрушить на мою незащищённую голову меч, ты в последнем броске снёс ему голову.

Упал на колени и закричал:

— Вот лучшая смерть!

Шатаясь, я дополз до тебя и, задыхаясь от усталости, опустился рядом, обнимая и целуя в потные губы.

— Мы будем жить вечно, Александр. Только ты и я.

— Только ты и я. — Повторил, прежде чем прижал к себе, так крепко, что кровь фонтанами выплеснулась из наших ран и смешалась.

========== 9. Филипп. ==========

Победу праздновали с размахом. Филипп, напившись до скотского состояния, пел и плясал на поле, усыпанном тысячами трупов - даже любимый полководец Парменион не мог удержать его. Будучи и сам не трезв, бегал за царём и умолял слабым голосом не позорить память павших. Кажется, тогда Филиппа образумил один из пленных греков, сказав, что ему к лицу роль Агамемнона, а не Терсита. Мы же были избавлены от грандиозной попойки, потому, затворившись в палатке, отчаянно ласкали друг друга. Недавние раны, стянутые чистыми бинтами, не раз и не два окрашивались алыми пятнами, когда, забыв об осторожности, мы находили всё новые способы удовлетворения тайных плотских желаний.

Это было самое счастливое время.

Мы даже предприняли поездку в Афины, под предлогом заключения Коринфского союза. В городе Сократа и Аристофана, трагика Эсхила, легендарного Тесея, свалив все формальности на многоопытного Пармениона, восхищались жемчужно-розовым Акрополем. Неузнанные, бродили по шумной площади Агоры, в Ареопаге, балуясь, произносили шутливые речи, подражая греческим риторам и хохоча, как безумные прожигатели жизни, горячо целовались у всех на виду. Неподалеку от Парфенона, на соседнем холме, укрытым, как пеплосом, густой оливковой рощей, куда мы забрались в поисках любовного уединения, неожиданно наткнулись на ещё один храм. Старик, сидящий на ступенях, за пару оболов, сообщил, что он называется Гефестион и посвящён Афине Эргане-Работнице и богу огня Гефесту. Построенный ещё во времена славного Перикла-Законодателя, храм словно застыл в молчаливом величии. Внизу шумели кварталы ремесленников: горшечников и кузнецов, ткачей, ювелиров, мастеров мебели. Здесь же, вознесённый на холм, ничуть не меньший, чем сам Парфенон, царила тишина. Ты вдруг посерьёзнел и сказал, что это знак свыше. Затаив дыхание, мы почтительно вошли под густую сень его портиков, узрели величественную фигуру бога-труженика, единственного в своём роде среди бездельников олимпийцев. Изваянный учеником великого Фидия, сын Зевса стоял, опершись на одну ногу, вторую, согнув в колене, вынес вперёд. И никто бы не догадался, с чего бы повелитель огня занял такую совершенно непочтительную позу, если бы не знал, что на самом деле Гефест — хромец. Мастер виртуозно обошёл бросающийся в глаза недостаток, скрыв его в разновеликой постановке ног. Лицо, выточенное из слоновой кости, смотрело прямо и немного сурово на всех входящих в храм. У пьедестала статуи я даже разглядел ритуальный кузнечный инструмент и обратил на него твоё внимание.

— Всё правильно, филэ. Видишь, и у стоящей рядом Афины, веретено в руках.

Рассматривая резной фриз, идущий по всему периметру здания, ты указал мне на несколько знаковых фигур — Геракла и Тесея.

— Знаменитая битва с персами при Марафоне, тогда боги сражались на стороне греков.

— Теперь же они благоволят Македонии.

Улыбка стала мне ответом. Налюбовавшись на пышное убранства зала, ты потащил меня к жертвеннику.

— Тебе нужен новый покровитель, Гефестион. Почему бы не этот благородный, но в то же время грозный бог? Смотри, какой у него открытый взгляд, как у тебя!

Я приблизился к медному треножнику со слабо курящимися углями. Рядом, для удобства посетителей, стоял сосуд для возлияний.