Я увожу к отверженным селениям

— Тряпки нет какой? — спросила Ефросинья, подходя к Рите.

— Зачем она?

— Посуду накрыть, когда суп плеснут, а то мошкара туда нападает, — пояснила Ефросинья. — Пошарь в одежонке, авось найдешь.

— Нету у меня, — виновато сказала Рита.

— С гнусом поедим, бери на двоих.

Едва только повар плеснул в банку баланду, десятки кро шечных крылатых тел упали в мутную жидкость, покрыв ее тонким слоехМ умирающего и мертвого гнуса.

— Ешь! Не отловишь их, новые налетят, — ворчала Ефросинья, передавая ложку Рите. Рита с отвращением глота ла теплую бурду. Жижу выпили быстро. На дне объемистой банки лежала нечищенная гнилая картошка.

— Чего ищешь? — усмехнулась Ефросинья. — Картоху одну в котел ложат. Лопатой ее гребут с земли и в соленой воде варят.

— Немытую? — вздрогнув, спросила Рита.

— Кто мыть-то ее станет? Чем? Вода надзирателям на баню идет. С грязи-то она слаще, — вмешалась в разговор желто лицая женщина.

— Как вас зовут? — спросила Рита. — Я утром с вами говорила...

— В одной пятерке шли. Ты меня не рассмотрела. Катей

183

в девках звали, как помру, не знаю, с каким именем в гроб лягу.

— Вы еще не старые, — запротестовала Рита.

— По годам — молодая, — согласилась Катя, — двадцать семь мне, аль не похоже? Когда арестовали, девятнадцать стукнуло.

— За что же вас? — не утерпела Рита.

— За председателя нашего. Он как бугай колхозный, до баб охочий, не деревенский... Райком его к нам прислал. Ты не гляди, что я сейчас такая. Я девка справная была, коса ниже колен. Как пойду плясать, все парни мои. Завлекала я их. Теперь желтая, седая, беззубая... Уездили меня за восемь год ков. Ух, попал бы мне тот гадюка в руки! Сколько он девок опохабил... Надсмеется — и дальше. Ко мне полез. Я его живо отвадила черенком лопаты промеж очей. Озлобился он. Я в ту пору дояркой была на ферме, хворь на телят напала... Я три но чи из коровника не выходила, доглядывала за ними. Жалко их...

Как малые дети носами тычутся, смотрят на тебя, только не скажут, «помоги», мол. Ветеринар клятущий с председа телем в город укатил, и мне побежать некуда... В одночасье пятеро телков померли. Председатель бумагу на меня в суд написал: такая, мол, я и сякая, изничтожительница колхозного добра. Судили меня как отравительницу скотины. Не дьявол я, чтоб скот морить, дышит он... живой... теплый... Бабоньки, кто видел, как убивалась я возле скотины, хотели на суде слово сказать. Не пустили их... Глянь-ка, старшой что-то псам своим говорит. И собашник пришел. Не иначе, как погонят нас в другое место.

— Не каркай! — сурово оборвала Ефросинья. — Нынче нам благодать Божья: гнуса мало, работа не ахти какая тя желая.

— Ты погоди, матушка, до вечера далеко, — возразила Екатерина. — Идут к нам, людей поднимают. Пошли, коль велят, — позвала Катя.

— Поведут куда-то, — вздохнула Ефросинья.

— Может, в зону поведут? — предположила Рита.

— Какое в зону... — безнадежно махнула рукой Ефро синья, — знать, накликала Катька беду на нашу голову.

184

Женщинам приказали выстроиться. Старший сержант сло во в слово, как и утром, повторил правило конвоя. Колонна заключенных двинулась по направлению лагпункта. Куда их ведут, почему сняли с работы — заключенные не догадывались, а конвоиры молчали. Позади шел собаковод, придерживая на поводке поджарую собаку. Ее длинные острые уши торчали вверх. Примерно на полпути к лагпункту колонна свернула в узкую лесную просеку. Кое-где попадались еще невыкорче-ванные пни. Женщины, ломая строй, обходили их. Рита хотела спросить Катю, она шла рядом с ней, куда их ведут, но Катя, заметив, что Рита порывается заговорить, так посмотрела на нее, что у Риты пропала всякая охота разговаривать. Шли шагом. Начальник конвоя почему-то не увлекался спортив ным бегом. Конвоиры лишь изредка ругались сквозь зубы.

Колонна вышла на большую поляну, сплошь усеянную боль шими пнями. Совсем недавно на этой поляне хозяйкой была тайга, а сегодня ее великаны-дети лежали поверженные на земле. Люди уже успели обрубить и сжечь мохнатые лапы их колючих ветвей. Капли душистой смолы просачивались сквозь незасохшую кору, как сукровица, что иногда вытекает из глу боких ран убитого человека. Под присмотром конвоиров раз били запретную зону, разобрали колуны, топоры и пилы — их привезли на телеге перед самым приходом заключенных — и выстроились в ряд, ожидая команду начальника конвоя.