Я увожу к отверженным селениям

— Помяни мое слово, Рита. Убыот и меня, и тебя здесь.

Не убыот — сами умрем... Или, и того хуже, как Катя высох нем... Боязливая ты... Я удумала позвать тебя, вместе идти...

Восемь паек хлеба насушила. Одну Катя дала, две — Ефросинья, и своих пять. Я на ногу ходкая... За неделю двести верст от махаю.

— То в поле, а тут болото, лес... Подумай, Аня...

— Я уж думала... Помру на воле и ладно. Схоронят по-человечьи, не то что тут... Забоялась идти — не иди... Я имела думку помощи у тебя испросить...

— Я помогу, Аня.

— Опасливо, Рита... За помощь такую жизнь твою поре шат... Кабы вместе пошли...

— Скажи, Аня.

— Толку-то, как скажу... Я хотела, чтоб ты вместо Ефро синьи, у нее завтра черед костры жечь, вышла на соседний костер, притушила б его малость. Пока они дознаются, мы б в лесу были...

— Я пойду, Аня.

— Лучше Катю возьму... Она уже давно вызвалась... Бе197

жать не побежит — слаба, а помощь даст. Они кострожегов утром считают... До утра далеко отшагаю... Спи.

Рите очень хотелось спать, но заснуть она не могла. «Аня открылась мне... Катя верит ей... Чего же от Ани таиться?..

Поговорю с Катей», — решила Рита. Она осторожно потрясла Катю за плечо, прикрыв ей ладошкой рот.

— А? Чего? — приглушенно пробормотала Катя.

— Это я, — прошептала Рита.

— Ты? Я спросонья не поняла... Чего тебе?

— Катя! За золотое кольцо Ефросинью от работы осво бодят?

— Не дури голову, — сердито отмахнулась Катя. — Какое кольцо? Я золота отродясь не видела.

— Y Елены Артемьевны есть, она отдаст его лекпому, чтоб он Ефросинью от работы освободил.

— Разве ж так делают? За кольцо самого начальника купим. Он в больницу Ефросинью направит.

— Как ж е ты поговоришь с начальником?

— Это уж не твоя забота... Дождь как из ведра хле щет... Завтра прибавку к хлебу не дадут... Поспим до подъема.

Утром, когда всех выгоняли из барака, Ефросинья не под нялась. Надзиратель дернул ее за ногу, попытался стащить с нар, но увидя, что она, не поднимая головы, слабо шевелит руками и стонет, махнул рукой.

— У начальника спрошу, как с ней быть.

— Женщина умирает. Я как врач...

— На каком лагпункте лекпомом была?

— Я — доктор медицинских наук, профессор кафедры...

— Ты мне не выламывайся со своими кафедрами. Гра-а-мо-о-тные... В собаку плюнешь — в прохвесора попадешь. Об сказывай, на какой командировке, лагпункте, если по-русски не понимаешь, помощником смерти была?

— Я в лагере не работала врачом. Но позвольте вам за метить...

— Не позволю всякой контре себя на заметку брать. Не в лагере — помалкивай в тряпочку. Надавали себе званиев...

выше самого капитана прыгнуть хотят. Я сам ученый, засран ка ты эдакая, — надзиратель повернулся спиной.

198

По бледному лицу Любови Антоновны пробежала судоро га. Она что-то попыталась крикнуть уходящему строевым шагом надзирателю, но Катя схватила ее за руку.

— Помолчите, доктор. Вы не первый год в лагере... слы шали небось от них всякое, — уговаривала Катя, с ненавистью глядя вслед охраннику.

— Хуже будет, — робко проговорила Рита.

— Хуже! Хуже... Врач не в силах защитить больную.

Чего же еще хуже может быть! Убьют меня?!

— В зоне не убыот, а за зоной все случиться может, — заговорила Катя, — подъем какой-то чудной... Я такого лет пять не видела: не шумят «вылетай без последнего», не бьют.

Мы — чисто барыни, прохолаживаемся разговорами, а нас и пальцем никто не трогает. Пошли на кухню. Авось, Бог мило стив, помогаем Ефросинье...

— Вы на это надеетесь? — с радостным волнением спро сила Любовь Антоновна.

— Дождь какой... И ветер... Намерзнемся, пока одежонку теплую дадут... Может, к ноябрьским праздникам подобреют?

— вслух рассуждала Катя.

Наскоро выпив баланду, Катя смело зашла на кухню.

Увидев ее, скучавшая без дела повариха вскочила с места.

— Куда прешься, волосатик?

— Дело есть, — коротко ответила Катя.

— Какое такое дело на кухне? Дома лаптем щи хлебала, а тут культурная вся. Де-е-ло есть... — злобно передразнила повариха.

— Не горлань, Люська, — осадила ее Катя.

— Говоррц если что стоящее, — присмирела Люська.

Она шмыгнула носом, пряча под редкими ресницами плуто ватые выцветшие глаза.

— Одну бабку, матушку Ефросинью, от работы освобо дить надо. Поговори с начальником, отблагодарим его.

— Стану я из-за какой-то тряпки грязной капитана бес покоить! — Люська презрительно скривила губы.

— Почище тряпки вещь найдется...

— У тебя?

— У меня, аль у кого другого... — загадочно усмехнулась Катя.

199

— Говори, Катька, развод на носу.