Я всё ещё здесь (СИ)

Долгожданная тишина ласкает слух, пускай и недолго, а затем я подхожу к окну, отодвигая штору и выглядывая наружу сквозь закрытое окно.

На улице ни души, только еле доносящийся звук чьего-то телевизора.

Не знаю, что стреляет мне в голову, но я секунд пять не могу отвести взгляд от таксофона, который нахожу прямо возле стенки с автоматом еды. Не думаю даже. Просто выбегаю из номера, пытаясь как можно тише семенить по коридору, а потом и вовсе просовываю голову в приоткрытую входную дверь, озираясь по сторонам в поисках не желаемого силуэта.

Но снаружи пусто, просто перекати-поле, и, запасаясь мужеством и скоростью, я несусь на всех парах к таксофону, срывая трубку и бросая монету, прихваченную с подоконника.

Набираю заученный наизусть номер и молюсь, чтобы гудки наконец прекратились и я услышала голос, который вселит в меня надежду, что не всё ещё потеряно. Пожалуй, это тот самый момент, когда я готова молиться не Богу, а Михайлову, чтобы забрал меня из этого кошмара.

Гудки наконец прекращаются, я уже было выдыхаю, но вместо Славы мне отвечает женский голос, который кажется до боли знакомым.

— Алло?

— Леся? — если чему предела и не находится, так это моему удивлению. Я теряюсь, не зная, то ли радоваться, что с ней всё хорошо и она непременно поможет Морту выйти на Миронова, то ли погружаться в неведение ещё больше. Ибо какого чёрта трубку поднимает она, в то время как Михайлов наверняка дежурил бы у телефона, ожидая хоть каких-то вестей? — Где Слава? — вспоминая наконец, что у меня не так уж и много времени, встряхиваю головой, молясь, чтобы мои старания не оказались напрасными.

— Он в душе. — Она у него дома? Какого чёрта? — Где ты? Что с тобой? Откуда ты звонишь? — Впредь не припомню её такой разговорчивой, но на автомате оглядываюсь, пытаясь передать всё, что вижу. А именно: корявые красные буквы на заправке, что частично содраны. Название мотеля, над которым думали, очевидно, от силы секунд пять, какой-то бар через дорогу, вывеска которого гласит, что он работает круглосуточно. А потом разворачиваюсь к таксофону снова, пытаясь говорить как можно быстрее.

— Умоляю, передай Славе, что со мной пока всё в порядке, но это ненадолго. А ещё...

Но договорить я не успеваю. Не знаю, как я упустила момент, когда оказалась тут не одна, но всё, что мне удаётся ощутить — это дикую боль в запястье. Мужская рука сжимает до хруста, заставляя выронить трубку. На том конце провода Леся наверняка слышит мой хрип, перемешанный с глухим криком. А может и не слышит, ибо истошный вопль, вызванный дикой болью, заглушает мужская ладонь, когда стоящий позади зажимает мне рот своей рукой. Я готова поклясться, я слышу хруст собственных костей, глаза застилает пелена алых искр и неминуемой влаги, которая не оставляет за собой ничего, кроме желания взмолиться и умолять перестать. Это уничтожает меня, унизительней этого вещей я не знаю, но гордость и принципы отходят на самый задний план, уступая место единственной возможности, данной мне в этой ситуации.

— Прекрати... Пожалуйста... — мычу в ладонь просьбы остановиться, он это слышит, и молча волочет меня за собой. Туда, откуда я по своей глупости выбежала какое-то время назад в поисках спасения. — Умоляю, — дверь номера закрывается за нами обоими, но он всё ещё продолжает держать, одной рукой пресекая все мои попытки трепыхаться и освободиться от его тисков. — Этого больше не повторится, — агония страха воедино сплетается с ненавистным чувством слабости, а осознание того, что он так быстро одержал очередную победу, морально поставив меня на колени, в очередной раз проходится по самолюбию противным скрежетом. Хотя, кому я вру? Такой черты, как самолюбие, я лишилась давно. В тот момент, когда прогнулась под него в первый раз.

— Как же меня это заводит, — ядовито шепчет на ухо, постепенно ослабляя кольцо пальцев на моём посиневшем запястье. — Признаюсь, мне было бы скучно, если бы ты забилась в угол и прикинулась серой мышью, как ты это обычно делала, но сейчас... — его шершавый язык задевает мочку уха, заставляя дёрнуться. А он только спускается ниже, лаская губами шею и заставляя вспомнить мою кожу остроту его клыков. — Ты даже не представляешь, что творится у меня в штанах, когда ты выстанываешь мольбы остановиться, просишь меня перестать... — я, как раз, отчётливо это себе представляю, ибо всё ещё стою прижатая спиной к его груди, ощущая его напряжение в области паха.

Ему хватает одного мгновения, чтобы освободить меня от одежды и отшвырнуть на кровать. А мне хватает лишь непредусмотрительности, чтобы инстинктивно подскочить с этой самой кровати и сделать шаг. Последний шаг. В мгновение ока я оказываюсь вновь опрокинута его рукой, что сдавливает шею. Удар спиной о жесткий матрас, я не успеваю уловить тот момент, когда он нависает сверху, стаскивая с себя ветровку и заставляя меня вспомнить его обнажённый торс. И ему достаточно лишь уложить ладонь на мою шею снова, чтобы заставить задыхаться и умолять не делать того, к чему моё тело отказывается привыкать заново.