«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

– Двух правд, сударь, на свете нет. Могут быть только правда или правдоподобие. От правды идут Пушкины, а от правдоподобия – Булгарины⁵⁾.

– Ну, знаете ли!

– Может, вы доносик на меня настрочите? А?

– Ну, знаете ли!!

– Тогда сообщите об этом Д. Заславскому⁶⁾. Он живо фельетонец сварганит. Чего ему стоит. Остряк! И легкость пера у него необыкновенная. А какой знаток народной жизни! Его, кажется, и Ленин однажды похвалил…⁷⁾

– Ну, знаете ли!!!

– Успокойтесь. Я вас злить больше не буду. Давайте закончим начатый разговор. Что же с «Ревизором» вы намерены делать?

– Рецензенты правы – печатать его в таком виде нельзя.

– Вы все время ссылаетесь на рецензентов. А ваше мнение каково?

– Я целиком и полностью присоединяюсь к рецензентам… Два кандидата наук, видный журналист, профессор истории.

– О-хо-хо! Значит, «Ревизора» печатать не будете?

– В таком виде не будем.

– А в каком же будете?

– Уберите вульгаризм, натурализмы… Словом, учтите все замечания рецензентов.

– Но их так много, что от моего текста останутся рожки да ножки… Пожалуй, и того меньше. Надо иметь четыре варианта одной и той же комедии. Четыре! Да разве это возможно? А там еще – редактор, главный редактор, директор издательства. Вон их сколько! То ли дело в наше время.

– Если мы вас не устраиваем – можете обратиться в другое издательство.

– А куда?

– Дело ваше – куда.

– А там что мне скажут?

– Вот не знаю.

– Так можно за всю жизнь ни разу не напечататься.

– Как хотите, так и поступайте. Дело ваше.

– О-хо-хо! – еще раз тяжело вздохнул Николай Васильевич, вздохнул и подумал: «И кто же наберется смелости крикнуть мне: “Ты слышишь, батьку?”. Нет у меня достойных сыновей, нет! И Русь не та, и люди не те. Старомоден, видно, я стал старомоден. Знать, плохо работаю над собой». И напоследок ему пришло в голову совсем уже непристойное. Ему хотелось крикнуть, да по возможности громче: «И когда же перестанут на Руси хвастать погубленными талантами!». Ему хотелось крикнуть это, но уста замкнула леденящая душу боязнь. И мир не услыхал от него этих слов… А трескотня в животе его все усиливалась и усиливалась… А из поникших его очей до дому катились крупные и горькие слезы.

3. В.Г. Белинский у того же самого редактора, но в степени кандидата наук

– Ну, что вы написали! Что вы написали!! – разошелся он, сердито бросая на стол рукопись.

– А вы не горячитесь. В чем, собственно, дело?

– Стиль, форма никуда не годятся. Говорю об этом как кандидат филологических наук.

– Позвольте, позвольте… И меня, кажется, считают литературным критиком. Правда, я не кандидат, но сам Гоголь считается.

– Гоголь, Гоголь! Авторитет мне нашли. Кто он такой? Выставленный за дверь университета профессор. Будто его в центральных журналах печатают! Или он лауреат?! Ему же нередко позавтракать не на что. И штаны в заплатах к тому же, о нем весьма невысокого мнения в Третьем отделении.

– Учтите, что и от меня не в восторге Третье отделение. Это для сведения… Согласитесь же, наконец, что я кое-что понимаю в форме, стиле.

– Какая самоуверенность, нескромность. Плохо заботитесь о повышении своего идейно-политического уровня и художественного мастерства. Первоисточники вам надо штудировать. И не просто так слегка, а основательно, конспектировать непременно.

– Возможно… Но в чем дело? Истина всегда конкретна. И вы хорошо знаете, что кроме истины я не признаю никаких первоисточников. Кланяюсь ее величеству – истине. За это и на заметку попал в Третьем отделении.

– Расхвастались. Вы считаете себя знатоком литературы, русского языка. А пишете? Полюбуйтесь: «Если бы главное в жизни человека составляло бы личное счастье, а личное счастье заключалось бы в любви, то жизнь давно превратилась бы в пустыню». «Бы» да «бы». Сколько раз вы употребили эту… ну, как ее…

– Частицу. Что же из этого следует? Или истина пострадала? Или мысль моя выражена туманно? Или мои утверждения могут принести вред обществу?

– Я – кандидат наук и авторитетно утверждаю: в одной фразе нельзя четыре раза употреблять частицу «бы». Для кого вы пишете? Для Осипа, что ли?

– Конечно же, не для Хлестакова.

– И в каждой работе у вас так получается.

– Доказательства.

– Я уже привел и доказательства.

– Значит, вы по частности оцениваете целое, судите о нем. Глупо же, право слово, глупо по форме носа, по прическе судить о человеке в целом.

– Не будьте догматиком. Такая установка явно устарела, что я убедительно показал в своей кандидатской диссертации. Жизнь, дорогой, непрерывно движется вперед. Наша жизнь прекрасна! О, как чудесна наша жизнь!

– А в чем же она – жизнь?

– Да хотя бы в том, что сын рабочего становится кандидатом наук. Бывший пастух – на посту министра. Непрерывно растет число лауреатов, орденоносцев, рекордсменов, чемпионов… Стахановец – депутат Верховного Совета. Разве это не чудо!

– И только в этом вы и видите прекрасное, только так и понимаете жизнь?

– А разве этого мало?

– А почему у нас Гоголей нет?

– А на что они нам?.. Тогда он городничих осмеял, а теперь, чего доброго, за министров примется.