«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Вам, видимо, не суждено будет дожить до коммунизма. И в том нет ничего удивительного и обидного для Вас – Вы не властны избежать извечных законов человеческого бытия. Зато Ваш образ должен прочно войти в коммунизм. И хочется, от души хочется, чтобы он вошел в сознание потомков, явился бы перед их взором не в щегольской позолоте красивого мундира. Эта частность, эта медвежья услуга ваших недалеких и не очень одаренных современников может сильно повредить делу и создать о Вас не совсем точные и справедливые представления среди тех людей, которые, безусловно, сумеют освободиться от тщеславия и множества других пороков и слабостей, свойственных нам, грешным. Сталин-просветитель, Сталин-большевик не очень будет согласовываться с генералиссимусом[421].

Ничего не происходит. Сталин не откликается. Он отвечает через «Правду» экономистам, высказывает свои соображения по поводу языкознания. Тема титовщины в советских условиях его не занимает. Молчит ЦК. Не заявляют о себе органы, подвергнутые новой чистке. Молчание Кремля – еще одно, решающее, свидетельство общего неблагополучия. М. Данилкин заносит в дневник: «Как же плохо, что между Сталиным и народом, который его любит, кем-то проложена толстая изоляционная прослойка бюрократизма, лицемерия, подхалимажа»[422].

Новая аристократия задушила его в своих объятиях. По мнению Михаила Данилкина, и обожествление Сталина – это происки новой аристократии, воспользовавшейся некоторыми чертами характера старого и усталого большевика. «А Сталину я не завидую. Много сделал человек – титан, борец. В благодарность двуличные <нрзб> нудные похвалы казенных моралистов, плевки льстецов, полное лишение свободы. Он – затворник и мученик, достойный не сострадания, а искреннего удивления и сочувствия»[423].

Но дело не только в бюрократии. Сталин сделал свой выбор, «[…] перестал быть народным. За его спиной прячутся мерзость и об_{ман»[424]}.

Разочарование в Сталине в конце концов привело Михаила Данилкина к сомнениям по поводу коммунистической перспективы: «Мы бежим к коммунизму, а он убегает от нас»[425].

Для того чтобы вернуться к социализму, размышлял на бумаге М.Т. Данилкин, может потребоваться новая революция: «Если так пойдет дальше, то понадобится еще одна революция, потребуется свергать новую паразитическую знать и сдирать опять погоны с нахохленных генералов»[426].

Идея «второй» революции составляет конечный, итоговый результат размышлений Михаила Данилкина над судьбами сталинского социализма.

Но расставшись со Сталиным политически, Михаил Данилкин оставался прикованным к нему идейно. Он пользовался сталинским языком: «советское» и «антисоветское», «вражеские заговорщические организации», «троцкизм». Более того, он научился у Сталина писать о себе в третьем лице, выказывать унижение паче гордости: «некий Данилкин», «[…] силой авторитета обкома не ахти как трудно опорочить не только одного, а нескольких Данилкиных. Ясно и другое: при желании с ним нетрудно расправиться самым бесшабашным образом»[427]. Сталин тоже мог при случае сказать о себе: «Да что Сталин, Сталин – человек маленький»[428].

Такое совпадение в мелочах выглядело пародийно и в чем-то вызывающе. Он додумывал за Сталина его же слогом, теми же самыми формулами. Здесь не было полной идентичности. Мысли излагались более топорно. Автор путался в падежах. Не знал правописания слова «термидор», писал его через два «е», видимо, поймал на слух во время лекции в партшколе. Его тексты переполнены личными переживаниями глубоко обиженного человека. Все так, но по смыслу и по стилю, по свободе обращения с фактами – это сталинский текст.