«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Главная идея Михаила Данилкина – это идея равенства. Равенства в бедности. Все люди, которые заботятся о собственном благополучии, о комфорте, дорого и тепло одеваются, сытно едят, не просто подозрительны по части буржуазности. Они стали перерожденцами, отказались от коммунистических идеалов во имя низменных шкурнических интересов. Они не верят в социализм, не верят советскому государству. Вспомним: «Зачем […] запасы денег, барахла и особняки, если он (человек. – А. К., О. Л.) уверен: советская власть обеспечит меня, не бросит в беде»[451].

Он обрушивался на ранги, погоны, дипломы, чины и звания, поскольку они были зримыми приметами нового, для него нетерпимого социального неравенства.

По своему политическому содержанию его критика близка к платформе левой оппозиции, оформившейся в 1930-е годы. Буржуазное перерождение бюрократии, диктаторский режим в партии, необходимость политической революции для сохранения завоевания социализма, неизбежность войны с империалистическими державами перекликались с тезисами IV Интернационала. Даже личная ненависть М.Т. Данилкина к «наглым казнокрадам и плутам» созвучна психологической установке Л.Д. Троцкого, записавшего как-то в свой дневник: «Нет существа более отвратительного, чем накопляющий мелкий буржуа; никогда не приходилось мне наблюдать этот тип [так] близко, как теперь»[452].

Авторы «Бюллетеня оппозиции» могли бы опознать в т. Данилкине нового борца за социалистические идеалы, выросшего из недр рабочего класса, пришедшего собственным путем к правде большевиков-ленинцев.

Нужно заметить, однако, что сходство это далеко не полное. И дело здесь не только в том, что М. Данилкин, выросший в сталинскую эпоху, видит в троцкистах врагов. Михаил Данилкин опирается в своих рассуждениях на иную политическую традицию. Он не знал ленинских работ, в том числе и тех, которые могли бы усилить его аргументацию, добавить весомость его позиции. Кстати, имя Ленина встречается в его текстах нечасто – либо в перечислениях, либо в ритуальных оборотах. М. Данилкин иной раз вздыхает: если бы воскрес Ленин… «Иногда воображаю… Ну вот встал из могилы Владимир Ильич. Посмотрел на все, послушал… Он или бы только заплакал или же сплюнул бы от досады […]»[453].

Говоря языком его любимых классиков, Данилкин вышел из сталинской шинели. Он смог настроить свой мыслительный аппарат на раннюю сталинскую волну. Историческое время, в которое все время возвращается Данилкин, – 1930-е годы. Точнее, их первая половина. Эпоха строительства социалистического мифа, внутри которого складывался еще один миф о партии. В нем железная когорта самоотверженных борцов сплотилась вокруг вождя «с лицом рабочего, с головой ученого, в одежде простого солдата»[454]. Все они составляют единое братство, живущее по законам Коммуны. Доверие. Бдительность. Принципиальность. Дисциплина. Должности, звания, полномочия не важны. Главное – полная без остатка преданность общему делу, растворение себя в коллективе единомышленников. Частной жизни нет. Есть борьба за социализм. Аскетизм столь же естествен, как партмаксимум. В этом мифе вырос Михаил Данилкин. По молодости лет он едва застал эпоху бури и натиска, показавшуюся ему романтической. Ностальгия по придуманному прошлому помогала Михаилу Данилкину примиряться с настоящим. До поры до времени. После столкновений с действительностью ему хватило смелости увидеть, что от мифа сохранилась пустая оболочка, внутри которой заурядные мещане с партийными билетами обустраивали свое личное благополучие. Этого большевик Данилкин вынести не мог и решился на открытый, но сугубо индивидуальный протест. Сторонник левой оппозиции апеллировал к рабочему классу. М. Данилкин взывал к Сталину.