«Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Мы уже отмечали зависимость взглядов и политического стиля М. Данилкина от сталинской традиции. Она проявляется и в содержании взглядов, и в их форме. М. Данилкин по-сталински убежден: все в истории совершается в соответствии с заранее обдуманными планами людей. К. Поппер называл такой подход заговорщической теорией общества[455]. У такого подхода есть следствие, на которое указывает польский исследователь взглядов Сталина Ст. Райнко: «Если результаты не совпадают с планом, а факты отличаются от прогнозов и ожиданий, то в этом всегда виноваты какие-то конкретные люди или группы людей»[456]. Данилкин такой подход разделял полностью. Он мог усомниться в сталинской похвальбе, но никогда – в сталинских обвинениях. Данилкин искал вредителей и заговорщиков сначала в Березниках, а потом уже во всем обществе. Мы уже писали о принципиальном неприятии им ежовщины. Это не значит, что практика 1937 г. не оказала воздействие на политическое миросозерцание партийного пропагандиста. Данилкин поверил в существование скрытых врагов с партбилетами, шпионов и диверсантов, кишащих в советских учреждениях, вредителей с чистенькими анкетами, в таящуюся повсюду измену. Более того, он склонен был считать, что предательство гнездится наверху: среди министров и генералов, партийных бюрократов и директоров заводов. Эти подозрения – прямой продукт сталинской чистки аппарата в период ежовщины.

Ответственность иудеев за обезображенный социализм укладывается в это виденье общества, но не только в него. Еврейская тема изложена М. Данилкиным совсем не сталинским языком. Термины, сюжеты, обвинения почерпнуты из другого источника. Идея еврейского засилья в СССР, к тому же сопряженная с указанием на еврейское господство в Соединенных Штатах и Англии, артикулировалась в нацистской пропаганде[457]. Политработник М. Данилкин по роду службы и из любопытства мог быть знаком с ее продукцией. Сейчас уже не установить, почему антисемитская пропаганда так глубоко на него повлияла. Были ли это последствия штабных разговоров на тему «Евреи – плохие вояки»? Сталин обронил эту фразу в беседе с генералом Сикорским в декабре 1941 г.[458] Или ожили страхи 1937 г.? Среди ежовских орлов в Свердловске было много людей с еврейскими фамилиями. Или жгла обида на редакторов Молотовгиза, требовавших от молодого автора соблюдать правила литературного чистописания? Неизвестно. Нужно подчеркнуть лишь одно: антисемитские настроения были весьма распространены в рабочей среде, в том числе и в г. Березники. Во время избирательной кампании в Верховный Совет РСФСР имели место протесты против одного из кандидатов – профессора Мерцлина: «Мы за еврея голосовать не будем»[459]. Михаил Данилкин мнения рабочих ценил, особенно если они совпадали с его собственным. В своем последовательном антисемитизме он был не одинок. Неприятие бюрократии и обслуживающей ее интеллигенции со стороны значительной части населения создавало почву для подобных настроений – почву, хорошо разрыхленную предшествующей традицией.

Совпадая со Сталиным в способе политического мышления, Михаил Данилкин разошелся с ним в оценке современного состояния общества. Власти представляли современную эпоху праздничной и нарядной[460]. В своей последней книге Сталин писал о колоссальных достижениях Советской власти, о необычайных успехах советского строя[461]. Данилкин же видел нищету, убогость и угрозу социализму. Он жил в предчувствии катастрофы: вот умрет Сталин – и все пойдет прахом.

Ощущение интеллектуального одиночества было сопряжено у него с комплексом непризнанного гения. Человек видел себя Львом Толстым советской эпохи, а его даже не принимали в Союз писателей. Он разоблачил нависшую над социалистическим миром страшную угрозу, а с ним не хотели разговаривать даже в обкомовских кабинетах. Значительные лица кривили губы в усмешке, пожимали плечами, за спиной называли пьяницей и антисоветчиком. Работая в такой ситуации, трудно сохранить последовательность и ясность мысли. Он одновременно ропщет на Сталина и постоянно обращается к нему. Ему не хватало марксистского образования, а может быть, и интеллектуальной смелости, чтобы продумать до конца, что, собственно говоря, он написал. Картина советского мира Михаила Данилкина отнюдь не отличалась ясностью и согласованностью отдельных частей. Из его писаний невозможно понять, жил ли он в советском обществе или уже в буржуазном – антисоветском. К кому он обращался – к ответственным партийным работникам, вышедшим из стен сталинского ЦК, или к аристократам, проникнутым иудейским духом торгашества и мздоимства? Кем, в конце концов, был для него Сталин? Оплотом социализма или предводителем «нахохленных генералов» и министров аракчеевского извода? Стиль партийных постановлений – пункт 1, пункт 2, пункт 3, – которым М. Данилкин профессионально пользовался, очень часто скрывал неясность политической мысли, ее незавершенность.