Я знаю, кто ты

Я смотрю на Джека, все еще погруженного в сон на другой стороне огромной кровати. Из его рта вырывается тихое посапывание. Я любуюсь формой его плеча, линией позвоночника, тонкими светлыми волосками на шее. Его глаза закрыты, а рука сжата в кулак, словно он сражается со своими снами.

Наверное, всем нам приходится с ними сражаться.

Я помню все, что мы делали вчера вечером: это сложно забыть. Было так хорошо, что я жалею только, что мы так долго ждали и не поддавались искушению. Понятия не имею, что будет дальше. Может быть, теперь, когда он получил от меня все, что хотел, его интерес угаснет. Не знаю, нужно ли ему что-то большее. И не уверена, нужно ли мне. Не могу отделаться от мысли, что было бы хорошо сохранить все как есть: удовольствие близости без боли формальных отношений. Каждый из нас от кого-нибудь что-нибудь хочет, так уж мы устроены. В основе большинства отношений, вне зависимости от их природы, лежит сделка и компромисс. Я не совсем наивна.

Стараясь действовать как можно тише, я вылезаю из постели. Мне нужно немного побыть одной и убедиться, что мысли в моей голове все еще мои собственные. Хочется вернуться в более или менее нормальное состояние и вести себя так, как я вела себя до того, как начался весь этот кошмар. Мне просто необходимо это сделать, ради себя самой.

Мне хочется пробежаться.

Перед тем как тихо выйти из комнаты, я еще раз бросаю взгляд на Джека. А вдруг я в последний раз вижу его таким? Раздетым, разоблаченным, самим собой?

Я пробегаю небольшое расстояние, отделяющее нас от моего дома. Время еще раннее, и, убедившись, что вокруг не видно ни репортеров, ни полиции, я захожу внутрь. Беру старый рюкзак и кладу в него самое необходимое: косметику, пару комплектов чистого белья, зарядку для телефона. Потом подхожу к гардеробу, наклоняюсь и снимаю одну из нижних досок. Бен обустраивал сад и весь дом, но одежда – это, в основном, моя епархия, и когда мы сюда переехали, я переделала встроенные шкафы под себя. Когда у человека столько секретов, как у меня, нужны тайники, чтобы их хранить. Я нахожу пистолет там, куда положила, чтобы скрыть его от мужа. Я спрятала его от страха и была в тот вечер слишком пьяна, чтобы это запомнить. Я боялась мужа, боялась того, что он может сделать, если найдет пистолет. Я кладу пистолет в рюкзак, ставлю доску на место и ухожу.

Я бегу своим обычным маршрутом: мимо бара на углу, мимо закусочной, где продают рыбу с картошкой, через кладбище к улице Портобелло. По дороге мне в голову приходит пара мыслей о том, что могло бы быть дальше, и какой-то отрезок пути я несу их с собой. Потом решаю, что они мне не очень по душе, бросаю их и бегу дальше без них, не оглядываясь и надеясь, что они останутся там, где я с ними рассталась. Поравнявшись с началом длинного ряда антикварных магазинов, я слегка замедляюсь, чтобы иметь возможность разглядывать витрины. Бен всегда знал, что я предпочитаю старую мебель новой, лишенной индивидуальности, но не прислушивался к моему мнению, и я сдалась. Когда-то я готова была почти на все, чтобы он был доволен. Я надеялась уговорить его на совместного ребенка, но больше я никому не позволю так мной манипулировать и контролировать мои поступки.

Я резко останавливаюсь: мозгу требуется время, чтобы осознать, что только что, кажется, увидели глаза. Я возвращаюсь на несколько шагов и останавливаюсь перед витриной, которую только что проскочила. Сомнений больше нет.

Это Бен. То есть его детская фотография.

Тот самый черно-белый снимок, который я так не любила.

Единственная фотография Бена, которую я смогла найти после его исчезновения.

Ничего не понимаю. Как она сюда попала? Я пока не трогала его вещи, ничего не успела убрать из дома, где мы жили вместе, притворяясь мужем и женой. Эта мысль причиняет мне некоторую боль, мне хочется нас защитить, оправдать. Наш брак – не единственный брак на свете, который со временем превратился в две отдельные жизни, мы – не единственная пара, кто продолжал жить вместе по привычке или потому что так было удобнее. Каждый из нас плетет свою собственную замысловатую паутину лжи, а потом умудряется в ней запутаться и не может найти выход.

Я барабаню в дверь антикварной лавки, но никто не открывает.

Начинается дождь. Тяжелые капли внезапно, без предупреждения начинают падать с неба, текут по коже, моментально пропитывают одежду, наполняют вены мощеной улицы мутной водой. Я все смотрю на фотографию и, несмотря на то, что картинка теперь затуманена дождем, не сомневаюсь, что могу верить своим глазам.

Я возобновляю бег, пускаюсь прочь, как будто черно-белый снимок ребенка может ожить, разбить стекло витрины и напасть на меня. Мне не удается убежать далеко. В витрине соседнего антикварного магазина стоит другая рамка, но оттуда на меня смотрит то же лицо. Меня начинает бить дрожь. Я перехожу к следующему магазину – и там снова он, его злобные глазки смотрят прямо на меня.