Лицо Джона все еще хранило следы привидевшегося кошмара, ясно проглядывавшие в напряженных линиях у глаз и складке на лбу. Однако со словами Шерлока стресс стал уходить, сменяясь теплой, открытой улыбкой. Видимо, Шерлок умудрился подобрать верные с точки зрения проявления чувств слова, и изменение выражения лица Джона говорило само за себя. Вопреки всему - от пережитого во сне ужаса до тяжкого груза беспокойства о Шерлоке - он был счастлив.
- Спасибо, - пробормотал Джон, опустив голову и с минуту почесывая ухо, прежде чем вновь встретиться с Шерлоком взглядом. Однако за всем этим было больше, чем прозвучавшая простая благодарность. Джон отвечал Шерлоку тем же, пусть и не выражая свои чувства словами, но они явственно проступали в линиях его лица и в бесконечном терпении его заботы. – Я… Я знаю, на свете немного людей, кому бы ты сказал такое.
- Это больше ни к кому и не применимо, - смог произнести Шерлок, отчаянно желая, чтобы пульсирующая в его голове ударная установка умолкла на достаточно долгое время, дав ему возможность собраться с силами и объяснить. – И я подозреваю, что ты - единственный, кого будет волновать, если вдруг каким-то образом ты подведешь меня.
Он с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы, пытаясь нащупать своей рукой руку Джона.
– Кажется, это тебя беспокоит, - добавил он, поморщившись от тусклого света лампы на прикроватной тумбочке, прежде чем вновь лечь, на этот раз – на бок, параллельно изголовью. Ему хотелось бы по-прежнему оставаться в сидячем положении, иметь возможность наблюдать за Джоном острым взглядом и с ясным разумом, но для этого голова его была слишком переполнена жестокой трескучей болью. До чего же ненавистно быть настолько открытым в своих чувствах и в то же время совершенно неспособным направить всю силу интеллекта на общение. – Похоже, ты считаешь, что вся твоя помощь недостаточна, хотя это – максимум, что кто-либо когда-либо для меня делал.
Джон сглотнул, и Шерлок сквозь приоткрытые веки увидел, как дернулся на шее вверх-вниз кадык. Друг явно испытывал внутренние противоречия – возможно, был зол на далеких, не имеющих уже значения людей из прошлого Шерлока, что предлагали ему синтетическую жалость лекарств и ни разу не подумали о том, какое облегчение может принести простое прикосновение. Но к этому чувству примешивалась грусть, и загадка ее прояснилась, стоило Джону заговорить.
- Это неправильно. Ты не должен… не должен быть так благодарен за элементарное сочувствие, – он потянул одеяло, устраивая его так, чтобы полностью накрыть Шерлока: мягкие перья и змеистая симфония. – Кому-нибудь следовало сделать это для тебя давным-давно.
Улыбка Шерлока больше походила на отверстую рану: абсолютно фальшивая, пародия на радость. Он знал, что Джон скорее ощутит неуверенность, а не успокоится, увидев на его лице отпечаток прежних страданий, так что постарался стереть его, позволив губам расслабиться, прежде чем начал говорить.
– Возможно, кто-то и предлагал, но я отказался. Сам знаешь, моя личность не располагает к сочувствию, - тихо сказал он. Иногда ему казалось, что Джон, в отличие от остальных, видит какого-то совершенно иного Шерлока Холмса, словно смотрит на него сквозь другие очки.
Джон сжал губы, бесцельно водя пальцами по одеялу, будто не знал, что делать.
–Я так не считаю, - наконец, сказал он, сжимая рукой ткань. – Мне хотелось бы сделать для тебя больше. У меня время от времени бывают пациенты с мигренью – аура и головные боли, вот и все – я выписываю им стандартные обезболивающие, а в особо тяжелых случаях направляю к неврологу. Но это… - он взмахнул рукой, указывая на Шерлока в целом и на его голову в частности. – Даже с учетом всей информации, которую предоставил Майкрофт, я не знаю, что делать.
- И никто не знает, - заметил Шерлок, подтягивая уголок одеяла и ложась на него щекой. – Даже люди, которые десятилетиями изучали человеческий мозг, – он поморщился, когда очередное острое копье мучительной боли пронзило его, заставив подтянуть колени к груди и уткнуться лицом в матрас, от чего голос стал звучать глуше. – Идиоты. Они, не ты.
До слуха Шерлока донесся легкий щелчок лампы – Джон выключил слабый источник света, но лучше от этого не стало. Если раньше его мучения вызывались внешними раздражителями, то теперь в центре черепа как будто разместился колючий свинцовый шар, который перекатывался и ударялся о стенки, вызывая хриплый, обдирающий горло, стон боли.
Он совершил ошибку, попытавшись сесть. Пока он лежал неподвижно, баюкаемый в бережных объятиях Джона, страдание можно было вытерпеть – оно плыло на неизменном уровне. Сейчас боль пульсировала и извивалась, то уменьшаясь, то нарастая. Казалось, он мог ощутить каждую отдельно взятую область своего мозга: великолепные леса нейронов и нейроглии,* падающие под натиском восставшего ада. Его абсолютно негнущаяся шея стала растрескавшейся стальной балкой. Мускулы спазматически сокращались, жестоко и немилосердно, и все, чего он желал – чтобы все это прекратилось.