Ядовито-розовая ручная граната (СИ)

- У тебя ведь больше не выйдет заснуть? – приглушенно спросил Шерлок и сжал губы, когда Джон покачал головой в ответ. Следом наступила тишина, словно детектив взвешивал все возможные варианты, прежде чем заговорить снова, по-прежнему тихо. – Сядь и облокотись на изголовье, - потребовал он, отпустив руку друга и потянувшись к одной из подушек.

На мгновение Джон просто уставился на него, пытаясь понять, что за идея мелькнула в этом блестящем мозгу.

- Зачем?

Шерлок посмотрел на него, и на лице его отразилась борьба, предполагающая, что он раздумывает над возможностью солгать, но затем он со вздохом сказал:

- Судя по твоему поведению, кошмар был не только о войне, но и о собственном бессилии. Ты хочешь помочь, а я могу предложить способ сделать мою боль терпимее, но тебе будет удобнее, если сядешь позади меня.

Здесь совершенно не с чем было поспорить. Даже не зная подробностей, Шерлок все равно, казалось, докопался до истоков его сна. Быть может, отчаяние Джона от собственной беспомощности было куда заметней, чем он того хотел; и пока подсознание рисовало жуткие картины окровавленного тела Шерлока на его руках, тот, живой и дышащий, пытался придумать, как облегчить другу чувство бесполезности.

Не говоря ни слова, Джон выполнил просьбу, положив к изголовью подушку и откинувшись на нее. Когда Шерлок толкнул, раздвигая, его ноги, Джон поднял бровь, а затем друг сунул между ними вторую подушку и перекатился, устроившись полулежа, так что затылок упирался Джону в грудь. Темные завитки в беспорядке рассыпались по белой ткани футболки, и Шерлок закрыл глаза.

- Я знаю, ты так делал, чтобы успокоиться, - пробормотал он, - но когда ты гладил меня по лбу, было… было хорошо. Отвлекало. Внешние раздражители…

- Простой способ отвлечься от боли, не вызванной отеком или повреждениями мышц, - закончил за него Джон, потирая пальцы о ладони перед тем как провести самыми кончиками по коже друга в легчайшем прикосновении.

Прежде этот жест был чисто инстинктивным – внутренняя необходимость, в соответствии с которой Джон действовал, даже не спросив позволения. Теперь же Шерлок лежал вот так, беззащитно откинув голову, и в приглушенном свете занавешенной полотенцем лампы были видны четко очерченная бледная шея и гладкая обнаженная грудь, в которой, пусть худой, все равно чувствовалась сила.

Это было прекрасно. Он был прекрасен, полностью вверивший себя Джону, и тот заставил себя сосредоточиться не на распростертом теле, но на ощущении гладкой плоти под руками. Теплая кожа туго обтягивала лобную кость, у перехода к носу чувствовалось, что напряжение мышц становится сильнее. Джон проводил по лбу ровными и нежными круговыми движениями от висков и обратно к центру.

Он на автомате выбрал ритм, лишь слегка касаясь кожи самыми кончиками пальцев и внимательно наблюдая за лицом Шерлока в поисках малейшего знака, что его действия причиняют другу дополнительный дискомфорт.

- Скажи, если сделаю больно, - тихо попросил Джон, глядя, как двигаются под закрытыми веками глаза Шерлока и приподнимается верхняя губа, перед тем, как тот ответил.

- Не сделаешь, - на мгновение лоб прорезала неглубокая складка, а затем друг заговорил снова, уже мягче. – В любом случае, пока у меня всего лишь раскалывается голова и повышена звуко- и светочувствительность.

- Хмм, «всего лишь» совершенно не сочетается с тем, что ты назвал, Шерлок, - пробормотал Джон, рассеянно перебирая темные, мягкие завитки, неспешно поглаживая кожу головы под ними, очерчивая контуры черепа друга. – Кто-нибудь так делал? Я про то время, когда ты был младше? – с любопытством спросил он, держа в уме скорее образ загадочной мамули, нежели Майкрофта. Или, возможно, так поступала какая-нибудь сердобольная медсестра в одной из тех клиник, где пришлось лежать Шерлоку.

- Нет, - ответил друг, и в его тихом голосе послышалась тень удовольствия от подобного проявления заботы. – Мамуля боялась ко мне прикасаться. Все боялись. Как будто я мог от этого сломаться.

- Это… - Джон замолчал, пытаясь подавить рвущийся из груди вздох, при мысли о Шерлоке, окруженном медоборудованием, накачанном обезболивающими и бывшем в полном одиночестве. – Ужасно. Неужели никто не помогал?

- На то были лекарства, - ответил Шерлок. – Я не могу винить их за эти страхи. Тогда, в детстве… со мной сложнее было справиться. Я с трудом мог себя контролировать. Без конца плакал, иногда кричал, что делало только хуже, - его губы искривились, руки сжались в кулаки. – А подростком я становился совершенно неуправляемым во время приступов. Был похож скорее на раненое животное, чем на разумное существо. И когда вырос, понял, что мне лучше справляться с этим в одиночку, чем нервировать окружающих, - он облизал губы, повернул голову, так что пальцы Джона теперь проводили по скуловой дуге рядом с левым ухом. – К тому времени, как я понял, что этого приступа не избежать, было уже слишком поздно, чтобы удалось отвлечь тебя на что-то другое.