Яичница из гангстеров

Я снова повторил свой жест — полез за бумажником во внутренний карман, откинув полу пиджака так, чтобы он мог заметить мой пистолет. Мое удостоверение произвело на него столь же мало впечатления, как и на подростков. Но он заметил пистолет, поднял одну бровь и произнес:

— Сыщик по особым делам, а? Настоящий мужской пистолет. — Он снова взглянул на мое удостоверение. — Ну, и что же вы разузнали? Ищейка. Первоапрельский дурак из полиции.

Платиновая блондинка гнусаво захихикала.

— О, Чаки! — Он ее рассмешил до смерти!

Ее глупое восхищение явно подзадорило его, потому что он сказал:

— Ну-ка, поглядим, что это за штука, — и протянул руку, чтобы взять у меня пистолет. Я подождал, пока его пальцы не прикоснулись к нему, и с силой ударил его по руке ребром ладони. Я знал, что это очень больно и почти парализует руку. Удар привел его в такое бешенство, что я подумал — у него глаза вылезут на лоб.

Это было здорово. Именно этого я и хотел. Я хотел довести его до кипения. Я сказал:

— Я показываю людям свой пистолет только тогда, когда собираюсь их застрелить. — Я вынул из кармана фотографию Пэм и сунул ее ему в руку прежде, чем он успел размахнуться и ударить меня. — Я зашел просто для того, чтобы спросить, знаете ли вы эту девушку, — сказал я. — Узнаете?

На щеках его прыгали желваки, и он старался расшевелить пальцы правой руки, но фотографию все же взял. Однако он не сразу посмотрел на нее. Он глядел на меня, сжимая челюсти, пока не овладел собой настолько, чтобы подавить горящий в его глазах гнев. Наконец он сказал хрипло, саркастически:

— Рад сотрудничать с ищейкой.

Лицо его приняло спокойное, даже приятное выражение, однако оно мгновенно исчезло, стоило ему взглянуть на фотографию. Его как будто передернуло, и он перевел на меня вспыхнувший гневом взгляд.

— Ты, крыса! — произнес он. — Зачем показываешь мне этот снимок? Я читаю газеты, Ищейка. Зачем приставал с этим к ребятам? Так это и есть тот Фрэнклин, который велел тебе шпионить за нами?

— Так не знаете ее?

— Нет, ты…

— Никогда ее не видели?

— Нет!

— Об чем разговор? — сказала наглая блондинка. — Врежь ему как следует, Чаки.

«Совсем плохо, — подумал я, — а она могла бы мне понравиться». Чак сжал кулаки; а когда он сжимал кулаки, они превращались в смертоносное оружие.

— Слушай, Ищейка, — сказал он, — я сосчитаю до десяти. Если не выйдешь отсюда, когда я кончу, тебя вынесут.

Я собирался возразить ему, но, оглядевшись, увидел с десяток, а то и больше, юных каннибалов, готовых сожрать меня живьем. Я, правда, не слабак и, к тому же, бывший моряк, начиненный приемами дзюдо и полным набором способов невооруженной обороны; но мысль о том, что, когда они навалятся на меня всей шайкой, я, возможно, уложу пять-шесть из них, прежде чем они меня растерзают, показалась мне слабым утешением.

Он начал считать. «Какого черта, — подумал я, — ведь я их достаточно расшевелил». Я пожал плечами и шагнул к двери. При этом я оказался рядом с блондинкой.

— Ну и тип! — сказала она своим гнусавым голосом. — Настоящий забулдыга, вот ты кто.

— Заткнитесь, вы, — сказал я.

Бац! Она не так хорошо владела собой, как Чак. Она взмахнула рукой и самым настоящим образом влепила мне пощечину. Она даже оттолкнула меня, но все это было бы еще полбеды, если бы я не задел за что-то ногой. Я приземлился с такой силой, что весь дом задрожал.

И тогда я увидел, что меня подвело. Вернее, две вещи. Малорослый дружок Крыса пробрался мне за спину и стал на четвереньки, а Чак все еще стоял с выставленной вперед ногой и хохотал до упаду. Какую-то секунду я сидел на полу, и горячая волна гнева поднималась во мне; потом я с силой пнул Коротышку в зад. Он отлетел и уткнулся лицом в ковер, а я вскочил на ноги, горя от негодования. И блондинка, и все мальчишки и девчонки смеялись вместе с Чаком, но когда я поднялся, смех несколько утих.

Но Коротышка перевернулся и встал с пола, потер лицо — и потом громко рассмеялся, глядя мне в глаза; в его смехе, однако, не было ни веселья, ни настоящей живости — просто громкое, ритмичное ха-ха-ха. Остальные подхватили этот маневр и, глядя на меня, выкрикивали «ха-ха-ха», в унисон с Коротышкой. Было странно и даже страшно смотреть на эти — уже не улыбающиеся — лица и слышать этот неестественный смех, вырывавшийся из двадцати глоток. Он звучал дико и как-то по-звериному; извращенная, глупая демонстрация, от которой у меня по спине побежали мурашки.

Зато блондинка явно получала удовольствие. Для нее тоже я был поводом для смеха. Но только ее смех отдавал честным весельем. Наверно, стоя перед ними и чуть не брызжа слюной от гнева, я и в самом деле выглядел несколько смешно. Она согнулась чуть не вдвое и так хохотала, что сумка соскользнула у нее с плеча и громко брякнулась об пол. Видимо, в ней лежал либо кусок свинца, либо пистолет. Милейшие существа — друзья Чака!

Чак похлопал меня по плечу. Я посмотрел на него — он не смеялся.

— Восемь, — произнес он.