Яик-Горынович

Та, что попала выше колена в правую ногу, прошла насквозь, не повредив кость, вторая застряла в боку, и ее потом долго доставал армейский лекарь из бывших гарнизонных солдат, копаясь железными инструментами в ране. Атарову дали для успокоения стакан водки, сунули в зубы рукоятку плетки, чтобы не кричал. Двое дюжих казаков держали его за руки, двое – за ноги. «Операция», слава Богу, прошла успешно. Борис, изгрыз от невыносимой боли всю рукоять плетки, но выдержал. Лекарь пулю удалил, крепко перевязал раны и пошел осматривать следующего.

«Вота как она, воля-то достается! – думал сейчас казак, вспоминая случившееся. – Хорошо, жив остался, других и навовсе поубивало: Ваньку Заикина, Илью Карташова… Как-то там Степка, братец младший?.. Воюет… Сколько еще нам воевать, пока всех злыдней старшин с офицерами не переведем? А на Руси их сколько, супротивников царя-батюшки? Прорва. Дворяне, генералы, министры Катькины, чтоб им пусто!.. Справимся ли со всеми? Бог его знает».

Мысли постепенно перенеслись в Яицкий городок, на берега Чагана. Борис как воочию увидел родной дом, стариков родителей, сестренку младшую Любаву, невесту Устинью… Как она там без него? Ждет ли казака из похода или закрутила новую любовь на стороне, как это частенько бывает среди казачек?.. Борис тяжело вздохнул и тут же отогнал горькие мысли в сторону: ждет, не ждет, не об том сейчас речь. Перво-наперво поскорее на ноги встать надо, а там, может, на побывку домой съездить удастся… Хотя какой там! Комендант Симонов со старшинами сразу заарестуют. Разве только ночью, тайком… А может, к тому времени батюшка и Яицкий городок к рукам приберет. Сила-то у него уже не малая.

На улице с каждым днем становилось холоднее, осень перевалила на вторую половину. С юга, из киргиз-кайсацких степей, злобно подули пронизывающие осенние ветры. Хозяева начали топить печь. Борис Атаров пробовал уже вставать и сам сидел на постели, подоткнув под спину подушку. Рана в боку подживала, на ноге же еще нет, гноилась. Марфа то и дело парила ее теплым раствором полевой ромашки и прикладывала подорожник.

Наведывался к Борису сосед, тоже раненый при штурме, местный гарнизонный солдат Демид Неволин. Рана его на ноге почти затянулась, и он уже пробовал ходить по двору, опираясь на палку. Подстрелили его пугачевцы, по случаю ранения присяги государю он не принял и теперь считался кем-то вроде пленного, но его никто не охранял. Только оружие отобрали.

Неволин робко стучался в дверь, которая, впрочем, днем никогда не запиралась, сильно прихрамывая, проходил в боковую спаленку, где лежал Атаров, садился на лавку у стены.

– Ну что, казак, дела идут на поправку? – ласково спрашивал у Бориса, доставал из кармана замызганного солдатского мундира короткую трубочку и набивал ее табаком. – Ниче, брат, поправишься… Эка важность какая, пуля? Пуля – дура, как говаривал наш ротный командир Ляксандра Васильевич Суворов в бытность свою в Пруссии, когда били мы в хвост и гриву безбожного Фридриха-немца. Штык – вот молодец! Продырявили бы тебя, парень, русским штыком, ни в жизнь бы не оклемался! Потому как колоть живого человека – большая суть воинская наука.

Демид Неволин закурил и принялся объяснять:

– Ты думаешь, что это легко и просто, человека штыком на тот свет спровадить? Э-э, нет, брат, ошибаешься! Сначала тебя капралы погоняют с ружьем по плацу, заставят соломенную чучелу колоть, али мешок с песком. Сорок потов с тебя сойдет, руки на ладонях в кровь мозолями собьешь, вот тогда научишься! Тогда так кольнешь штыком неприятеля, что сразу и душа из него вон. Потому как знаешь, куда и с какой силой…

– Ну и многих ты пруссаков заколол, дядя? – спросил Борис Атаров.

– Достаточно, – скромно ответил тот. – Во время сражения не считаешь, а работаешь себе, как, скажем, в поле за сохой землю пашешь… Дело привычное.

– А что, дядька Демид, не ты ли меня подстрелил под крепостью? – лукаво подмигнул казак. – Мы ведь, чай, по разные стороны с тобой были.

– Кто ж его знает, – пожал плечами старый солдат. – Нам приказано: «Пли!», мы и стреляем. А куда пуля залетит, это ты у ней сам разузнай. Пуля – дура…

– Хитер, дядька, ничего не скажешь, – ухмыльнулся Борис. – Пулю-то все равно солдат направляет. А то можно ведь и в воздух пальнуть?..

– А капрал на что? – укоризненно взглянул на него Неволин. – А у капрала палка в руке… Мы, солдаты, люди подневольные.

В спальню заглянула Марфа, сморщилась от табачного дыма, отмахиваясь рукой. Беззлобно посетовала:

– Опять надымил своим табачищем, окаянный! Парню чай свежий воздух надобен, а ты его травишь. Вышел бы на двор.

– Ничего, я ненадолго, – оправдывался солдат. – Зябко-то на улице, Марфуша, ветер из степи свистит, дождь…

Заступился за Неволина и Атаров:

– Пусть сидит, все мне не скучно одному. А дым выветрится, ничего… Я его рукой отгоняю.

Демид Неволин снова вполголоса заговорил: