Яик-Горынович

Казачий император Емельян Иванович гордо приосанился под сотнями устремленных на него глаз верных сподвижников и понял, что отныне волен казнить и миловать, посылать всех этих людей на смерть, и они рады положить за него свои животы! И не только Яицкий городок захотелось ему брать, но и Оренбург, Казань… А там, глядишь, и Первопрестольная сама, как спелое наливное яблоко, к ногам упадет… Вот только до Питера далеко! Видит око, да зуб неймет… Ну да ладно, пока суд да дело, может, и до царицыной опочивальни казачьи руки дотянутся. Чем черт не шутит? Ведь царствовал же в старину на Москве Гришка Отрепьев, а чем он, Емельян, хуже?!

Глава 29 Казнь Скворкина

1

Утром Пугачев занялся реорганизацией своей армии, которая насчитывала уже более четырехсот человек. Помимо всадников появилась и пехота – гарнизонные солдаты-инвалиды Бударинского форпоста. Их Емельян Иванович выделил в особый, Бударинский, его императорского величества гренадерский полк и назначил командиром Михаила Шванвича.

Яицких казаков разбил на два полка: первый, чисто казачий, возглавил Дмитрий Лысов, второй, в котором помимо яицких молодцов были и люди всякого другого звания, имевшие коней, Иван Фофанов. Татар, калмыков и башкир свели в разноплеменный Азиатский полк под руководством Барына Мустаева.

Зарубин Ванька с Тимохой Мясниковым были неотлучно при Пугачеве, Михаил Толкачев заделался главным императорским советником. Максим Горшков возглавил царскую походную канцелярию, Идыркей Баймеков, как и обещал Емельян Иванович, стал его личным телохранителем и толмачом.

Когда организационные вопросы были наспех решены, а казаки основательно похмелились после вчерашнего пьяного угара во время штурма крепости, Пугачев велел горнисту Назару Сыртову трубить выступление. Заскрипели несмазанными колесами телеги, на которые гамузом свалили захваченный в крепости провиант, порох и ружейные заряды. Следом потянулся пеший солдатский полк Шванвича.

Кое-кто из гренадер, раненых во время ночного боя, устроился на повозке; покалеченные казаки и другие пугачевцы – тоже. На рысях вылилась из узкой горловины крепостных ворот казачья и татарская конница. Пестрой, разнаряженной толпой проследовал императорский штаб во главе с самим Пугачевым. Шествие замыкал небольшой арьергард из бударинских казаков во главе с урядником Василием Скоробогатовым.

В этом отряде оказался и Борис Атаров. Многих казаков он знал по городку, с другими успел перезнакомиться во время вчерашней баталии. Здесь были Харитон Бекренев, по-уличному, Харька – молодой желторотый казачок из Яицкого городка, Ванька Заикин из Оренбурга, Илюха Карташов с Илека. Борис в окружении новых боевых товарищей с гордостью восседал в седле. Думал: видела б его Устинья, тайная зазноба, за которой немало допреж ухлестывал молодой казак на игрищах.

«Эх, Устя, Устя, полонила ты мое сердце навек! Ни спать, ни снедать не могу, днями и ночами токмо об тебе мечтаю!» – с горечью думал Борис, трясясь нешибкой рысью на своем арабе – благородных кровей жеребце белой масти, купленном батей весной в Оренбурге, на тамошнем Меновом дворе у киргизов.

Казаки, разгоряченные вчерашним боем, все никак не могли успокоиться и переключиться на другое, всю дорогу вспоминали интересные детали и забавные случаи.

– Я, слышь, робя, за одной молодайкой погнался, – весело скалясь, рассказывал ухарь по женской части Ванька Заикин. – Ну, думаю: война – войной, а плоть своего требует! Знай, казак, не зевай, лови за хвост птицу удачу!.. Догоняю ее в огородах, спрыгиваю с седла, только к ней… Лицом повертаю, глядь, а то мужик, гарнизонный капрал Степаныч… Шкура еще та, сами знаете… Он в таком бабьем естестве из крепости улепетывал, а я помешал. «Пусти, – шумит, – казак, я тебе за то полтину на водку не пожалею!» – «Ага, – говорю, – господин капрал, жизня-то намного дороже тянет, как бы не продешевить… Гони рупь и топай на все четыре стороны!» Так и пустил с богом.

– Зазря, Ванька, нужно было по начальству доставить, – произнес Илья Карташов. – Он теперя, Степаныч тот, в Яицкий городок утечет да коменданту Симонову все про нас и доложит.

– А то ему еще не доложили? – усомнился Заикин. – Пикеты с маяками по линии до самого городка стоять, и дальше тянутся к Оренбургу… Да что говорить, об нас, верно, уже и у губернатора в канцелярии знают!

– Заварили кашу… – боязливо выдавил робкий Харитон Бекренев. – То-то теперь расхлебывать!

Борису Атарову не понравились его слова. Выведенный из задумчивости разговором приятелей, он тоже в него вклинился со своими соображениями.

– Замолчи, Харька, что мелешь?! – набросился он сердито на земляка. – Какую еще кашу мы заварили?.. Царь-государь природный на Яике объявился, желает свой законный престол вернуть, и мы, казаки, в том ему порука и верная опора. А твои речи – вражьи! И ты больше думать так не моги, не то полковому командиру все обскажу… Наше дело маленькое – куда отцы-командиры скажут, туды и пойдем.