Яик-Горынович

Многие казаки Лысова тоже то и дело прикладывались к баклажкам, прихваченным в крепости, в избах крестьян и казаков. Некоторые уже еле держались в седлах, а два человека упали. Фофанов укоризненно покачивал головой, но Митька Лысов, наоборот, поощрял пьяниц.

– Гуляй, братцы! За что кровь проливаем?

6

В самой крепости бой не утихал ни на минуту. Идыркей, смекнув, что на открытом месте им не устоять, посоветовал офицеру затащить пушку в ближайшую избу и там забаррикадироваться. Тот так и поступил. Солдаты с канонирами и высыпавшие на подмогу местные жители закатили пушку сначала на крыльцо, потом, выбив дверь с косяком, в помещение. Нацелили чугунное дуло грозного орудия из окна на площадь, по которой то и дело перебегали по одиночке и группами восставшие казаки и татары, грабившие обывателей. Зарядили картечью и стали ждать приступа. Двери с косяком прапорщик велел водворить на прежнее место и наглухо забить досками. Изнутри еще навалили всякого домашнего скарба, а окна забаррикадировали мешками с картошкой, найденными в погребе. Крепость получилась хоть куда.

Прапорщик решил держаться в ней, пока не подойдет подмога из соседних форпостов, а что там уже знают о постигшей Бударинский форпост беде, он не сомневался. Казаки на степных «маяках», верно, уже известили о том всю нижне-яицкую линию.

Надеялся на это и татарин Идыркей. И даже в мыслях представлял награду, которую получит за верность императрице и за геройство в отражении воровской шайки. Правда, немного жалко было несмышленых татар, его подчиненных, опрометчиво передавшихся мятежникам. Ждет их теперь верная виселица за измену и нарушение присяги! Ан, сами в том повинны: не слушай изменников и воров! И Максимыч со Шванвичем – хороши отцы-командиры, ничего не скажешь! Какой пример показали… Да и где это видано, чтобы господин офицер и казачий урядник к мятежному сборищу примкнули? Такого Идыркей никогда не слыхал.

Татарин был тверд в государственной службе, свято чтил присягу и не пристал четыре года назад даже к своим, кочевым татарам из заяицкой орды, когда взбунтовались они против правительства и коварно напали на Яицкий городок. А когда года два тому назад откочевали в Китай на поклон к тамошнему императору десятки тысяч калмыков, Идыркей Баймеков одним из первых вызвался их преследовать. И хотя непослушная сторона Яицкого войска отказалась принимать участие в этом походе, Идыркей добровольно ездил с группой яицких казаков старшинской послушной стороны в город Моздок, где назначался сбор экспедиционного корпуса. Из гиблых киргиз-кайсцких степей Баймеков вернулся не один, подобрал в походе в одном из разоренных калмыцких кочевий малолетнего сироту, туркменченка Балтая, усыновил его и стал растить и воспитывать. Сейчас Балтай подрос, и Идыркей отправил его на лето в татарскую слободу Каргалы, что неподалеку от Оренбурга, погостить у двоюродной сестры.

С улицы вдруг послышались громкие крики и повизгивания нападающих, загремели выстрелы, над головами осажденных засвистели пули и каленые стрелы татар. Но они не причиняли вреда осажденным. Прапорщик подал команду, и пушка рявкнула в наступающую толпу мятежников огненным смертоносным гостинцем. Грозные, львиные рыки атакующих сменил жалобный щенячий вой побитых шакалов, отпрянувших, поджав хвост, в кусты зализывать раны. Вслед им довеском протрещало несколько десятков ружейных выстрелов, и щенячий вой перешел в негромкий скулеж псов, на животе подползающих к пыльному сапогу хозяина, чтобы лизнуть.

Пугачев на дворе рвал и метал, гоня своих на решающий штурм остатков крепостного гарнизона, но те умело отбивали одну отчаянную атаку за другой. Уже и Зарубин-Чика привел в крепость все остальное пугачевское воинство, уже и хмельной в дымину Митька Лысов, два раза свалившись с коня и едва не поломав шею, лично водил на приступ казаков и татар, а из проклятой избы все стреляли и стреляли. Вся площадка перед ней была густо усеяна трупами атакующих. Пушечная картечь все не кончалась, и пороха в пороховницах солдат, видимо, еще хватало.

Мудрый Михаил Толкачев нашептывал на ухо Пугачеву, что надобно попросту поджечь дом – и вся недолга. Пускай ослушники государевы жарятся заживо, как раки в костре! Туда им и дорога!

– Дело гуторишь, Михаил Прокофьевич, – ухватился за спасительную идею Пугачев и кликнул Барына Мустаева: – А ну-ка, Мустаев, прикажи степнякам намотать на стрелы поболе пакли, обмакнуть ее в водке, зажечь, да и метать в избу. Авось загорится!

Те так и сделали. Вскоре осажденный дом, из которого не прекращали греметь пушечные и ружейные выстрелы, весь был объят жарким пламенем. Повстанцы вкруг дома притихли, с интересом ожидая, что будет: все сгорят или, может, кто-то не выдержит, сдастся?