Яик-Горынович

Пугачев, пораскинув мозгами, вынужден был согласиться с их доводами. Тут же горнист Назарка просигналил общий сбор, и немногочисленное воинство степного императора Петра Федоровича спешно выступило из Сластиных хуторов в поход. Быстро преодолев небольшое открытое пространство вдоль крутого, обрывистого берега Яика, остановились в редком байрачном леске верстах в двенадцати от Бударинского форпоста. Стали обмозговывать детали своей хитроумной задумки.

4

Наутро комендант Яицкого городка полковник Симонов вызвал в канцелярию служилого молодого казака Бориса Атарова и послал его со срочным донесением в Бударинский форпост. Коменданту предписывалось быть начеку и ожидать подхода злодейской шайки некоего Емельки Пугачева, простого донского казака, объявившего себя императором Петром Третьим.

В Бударинском форпосте несли службу около сотни престарелых елизаветинских солдат, пять десятков татар, приписанных к войску, и неполная сотня яицких казаков во главе с урядником. Комендантом крепости был капитан Варфоломеев, в подчинении у коего находилось еще три офицера: старый хромой поручик и два молодых прапорщика, сосланных в эту глухомань из России за различные провинности.

Когда Борис Атаров добрался до форпоста, был уже полдень. Он вручил предписание Симонова коменданту Варфоломееву и пошел отдохнуть к знакомым казакам из городка, квартировавшим в просторной крестьянской пятистенной избе неподалеку от церкви. В крепости царила ленивая послеобеденная тишина, на улицах – ни души, даже собаки попрятались в тень от невыносимой жары. Лишь на вышке, что стояла у западных ворот, маячил дозорный казачок, да возле единственной пушки, подслеповато смотревшей в степь, изнывал от скуки старик-солдат в белом, как будто седом парике, с тяжелой фузеей в загрубелых крестьянских руках.

Вдруг на дороге, идущей с запада, со стороны Чаганского укрепления, показалась группа примерно из трех десятков всадников. Дозорный казак быстро среагировал и, свистнув в два пальца, вызвал урядника. Тот залез на вышку, долго вглядывался в степь из-под ладони, пытаясь определить, что за люди приближаются к крепости, ничего не разглядел и послал казака за дежурным прапорщиком.

Между тем всадники вплотную приблизились к воротам. Это были в основном яицкие казаки, но мелькало среди них и несколько инородцев: татар и башкир.

– Кто такие? – грозно прокричал с вышки казачий урядник.

– Свои, Максимыч! Неужто земляков не признал? – ответил из толпы Иван Фофанов, знавший урядника.

– Ты, Иван? А кто еще с тобой?

– Все наши, яицкие, из городка, – отвечал казак Фофанов. – Важную птицу в степи поймали, самого Пугача – во! – Иван указал на связанного чернобородого детину, сидевшего на коне подле него. С другого боку его придерживал под локоть Дмитрий Лысов.

– Это не того ли вора, что в Яицком городке покойным императором Петром Третьим назвался? – спросил Максимыч.

– Его самого, – самодовольно хмыкнул Фофанов. – Будет нам теперя от коменданта Симонова награда.

«Наградил бы я тебя… нагайкою промеж глаз!» – про себя злобно подумал урядник.

Он был казак войсковой, народной стороны, недолюбливал старшин и коменданта городка Симонова и был не рад своей службе на форпосте, исполняя ее спустя рукава.

Пришел дежурный прапорщик в сопровождении посыльного казака. Переговорив с Максимычем и разузнав что к чему, велел двум инвалидам, дежурившим у ворот, впустить в крепость приезжих. Ворота со скрипом отворились, и группа верхоконных въехала на территорию форпоста. Прапорщик, подойдя к скучавшему на лошади Пугачеву, стал внимательно вглядываться тому в лицо.

– Что, ваше благородие, смотришь? Чай не признал? – растянув губы в дружелюбной улыбке, проговорил Пугачев. – Да и верно, много воды утекло с тех пор, зима была в ту пору, метель… Заплутали вы малость в степу с ямщиком, видать, не опытный попался либо пьяница. Вот уж не вспомяну, как звали-то его… Микитич?.. Нет. Поликарпыч?.. Тоже вроде не того… Да и Бог с ним. Вывели мы вас в ту пору с крестьянином Филипповым к умету, постоялому двору Ереминой Курицы, есть в здешних краях человек такой, отставной солдат Степан Оболяев… И за то добро, что мы вам сделали, пожаловали вы нас щедро полуштофом водки от своих барских щедрот…

– Рябиновой? – все вспомнив, радостно вскрикнул прапорщик (звали его Михаил Александрович Шванвич).

– Точно, рябиновкой, как сейчас помню! – обрадовался и Пугачев. – Кучер еще ваш жмотился, отговаривал не давать, жаловался, что и сам, мол, выпил бы… Ан мы с Филипповым, верно, выпили тот полуштоф в шинке за ваше здоровье! И еще добавили…

– Как же ты так, дружище… Покойным императором назвался?.. В государственном воровстве уличен… – растерянно произнес Шванвич.

Прапорщику было жалко неразумного мужика, к тому же оказавшему ему услугу. И вот сейчас, собственной рукой, он должен препроводить его на виселицу (самозванцам меньшего наказания не присуждали!).

– Бес попутал, ваше благородие, – смиренно покаялся Пугачев. – Вы уж замолвите за меня, грешного, словечко перед комендантом.