Яик-Горынович

– И вовсе не так дело было, батя, – подал голос младший Степан. – Уметчика Оболяева не в прошлом году в острог упекли, а в нонешнем, об том Максим Григорьевич Шигаев сказывал. А купец Емельян Иванов вовсе не купец, а сам государь Петр Третий! И находится он сейчас где-то в степу либо на Узенях… А по городку люди говорят, что зовет он всех войсковых, непослушной стороны казаков, к себе на службу. Обещает вольности прежние возвернуть, а старшинам укорот сделать.

– Это кто ж такое сбрехал? – удивленно приподнял брови Михаил Родионович. – Уж не старый ли бунтовщик Максим Шигаев, бестия? В прошлом году, во время Яицкой нашей заварушки, ведь энто он, шельма, казаков на бунт подбил! Он первый в немца, генерала того, Траубенберга, из пистоли выстрелил! И что же? Казаков-дурней плетюганами перепороли, в Сибирь, в Нерчинские гиблые рудники сослали, других – в солдаты, а Максим Шигаев, вишь, сухим из воды вышел. Гуляет себе преспокойно по городку и снова бездельникам головы морочит, к какому-то набеглому царю пристать призывает.

– А вдруг он и взаправду царь? – усомнилась в его словах жена, Варвара Герасимовна. – Помнишь, как в Царицыне-городе тоже как-то царь Петр Федорович объявился? На базаре тогда все только об том и судачили… Посля схватили его, хотели казнить, ан, люди сказывали, опять ушел.

– Враки, – отмахнулся Михаил Родионович. – Настоящего природного царя казнить бы не стали… Самозванец то был. Как Гришка Отрепьев при царе Годунове.

– Батя, многие казаки из городка к царю уже прилепились, – покончив с борщом и принявшись за гречневую кашу с бараниной, сказал Борис. – Денис Пьянов, сказывают, у него, Тимофей Мясников, Иван Зарубин, Дмитрий Лысов, Ванька Почиталин, да всех и не упомнишь… Каждый день бегут в степь казаки. А те, что остаются, ждут только удобного случая, чтоб изменить… Смутные времена настают, батя!

3

В степи на возвышенных местах располагались маяки из деревьев, обвязанные травой и хворостом; здесь дежурили пикеты (реданки) из трех казаков на каждом. Если приближался неприятель, то они зажигали маяк, давая знать другим маякам, форпостам и крепостям. Весть о приближении врага быстро доходила таким образом до Яицкого городка, и там принимали меры.

Вскоре о пугачевцах узнали на Бударинском форпосте. Гарнизон его был намного больше Чаганского, правда, пушек тоже было не густо, всего одна. Зато имелись солдаты-инвалиды, престарелые ветераны многих войн и походов. А обученный солдат с боевым штыковым ружьем представлял немалую угрозу для расхлестанной, не признающей армейского артикула и элементарной воинской дисциплины толпищи самозваного императора.

Остановившись в Сластиных хуторах братьев Мясниковых, повстанцы вновь принялись совещаться, как им лучше захватить правительственную фортецию. Кое-кто предлагал вновь направить царский именной указ, надеясь, что и здесь это возымеет действие. Другие спорили, говоря, что регулярных солдат пустыми посулами не соблазнишь, и на рыбные промыслы на реке Яике служивые вряд ли позарятся, а уж господа офицеры – и подавно. Зарубин, как всегда горячась, пьяным, заплетающимся языком призывал соратников захватить крепость лихим конным налетом.

– Пики к бою, казаки! Шашки вострые – наголо! И марш-марш в атаку! – кричал он, яростно разрубая воздух грязной ладонью, и то и дело порывался выхватить шашку, но ему не давали.

– Не любо мне людей верных зазря под стенами ложить, – отрицательно качал головой Пугачев, и с надеждой взглядывал на двух братьев Толкачевых, казаков пожилых, в летах, мудрых, степенных и рассудительных.

– А что, ежели применить военную хитрость? – лукаво прищурившись, вопрошал старший из братьев Толкачевых, Михаил, верховодивший прошлогодним январским восстанием. – Обманным маневром на форпост проникнуть и захватить его изнутри?!

– Как думаешь сотворить сию штуковину? – враз оживился Емельян Иванович.

– А давай, надежа, сыграем комедь, – принялся растолковывать дотошный Михаил Толкачев. – Свяжем тебя, не обессудь за такие словеса, посадим на конь, да и отвезем в таком естестве на форпост. А там коменданту скажем, что, мол, изловили в степу опасного человека, государственного преступника, бежавшего из Казанского острога, самого Омельку Пугачева, и под крепким конвоем препровождаем его величество в Яицкий городок, коменданту Симонову на расправу.

– Ты что мелешь, казак? Али беленов с утра объелся? – взбеленился, хватаясь за кинжал, Емельян Иванович – царь Петр Третий, но сподвижники тут же его урезонили:

– Не гневайся зазря, государь, Тимоха дело говорит. Никто еще на линии про нашу войнишку не знает. А с таковской хитростью мы враз все крепости и форпосты до самого Яицкого городка заберем!