Яик-Горынович

– Так вот, господа казаки, – обратился ко всем присутствующим Пугачев, – раньше, в стародавние времена, деды да прадеды ваши ездили в столицу на царей глядеть, а ныне сам царь к вам на Яик припожаловал. Послужите мне верно, а я вас за то не оставлю, милостями своими царскими осыплю. Как сыр в масле кататься будете, жалованья, как Донское войско, по двенадцати рублей получать будете. И рыбу ловить в реке Яик беспрепятственно от истоков и до самого устья, и солью торговать беспошлинно…

– Премного тобой благодарны, батюшка! – дружно поклонились Пугачеву казаки. Даже непокорный Чика склонил буйну голову.

– Вот и добре, – довольно закивал головой Емельян Иванович. Обратился к Атарову: – Евлампий Михайлович, атаман мой верный, а ну сгоняй-ка по шустрому на постоялый двор, да выпроси у хозяйки икону. Присягу своему войску верному учинять буду. Да крестное целование.

Когда все вновь прибывшие казаки были приведены к присяге и поклялись Пугачеву в верности, Емельян Иванович собрал ближайших сподвижников на совет. Совещаться перекочевали в другое место, версты за две от Талового умета. Возле него уже крутились какие-то одиночные подозрительные всадники. Евлампий Атаров со своими то и дело отгонял их подальше в степь, а одного лазутчика даже прихватили с собой, свалив на землю тугим калмыцким арканом, скрученным из жесткого конского волоса. Емельян Пугачев повелел пойманного шпиона повесить на перекладине ворот, что казаки тут же и проделали с завидной сноровкой.

– Ну что, атаманы-молодцы, куда путь держать будем? – обратился к собравшимся на военный совет соратникам Емельян Иванович.

Тут были все вновь прибывшие из Яицкого городка казаки, а также Ефрем Закладнов и Тимофей Воронов, бывший беглый крестьянин. Вскоре подтянулся из степи атаман Атаров.

– Посля ареста Ереминой Курицы здеся тебе, надежа, оставаться никак нельзя, – подал голос престарелый, рассудительный Денис Караваев. – Знаю я одно укромное местечко, хутор братьев Кожевниковых. Он верстах в десяти отсель, на речке Малый Чаган. Кожевниковы – казаки надежные, нашенские, из бедноты. Они мне хорошо знакомы, нас примут с радостью.

– Ну так и тронем туда сей же час, – охотно согласился Пугачев и тут же велел казакам запрягать коней.

Через полчаса шумной ватагой выехали с Талового умета. Денис Караваев ехал верхом поперед всех, показывал дорогу. Его повозкой правил Максим Шигаев, позади, в повозке трясся Емельян Иванович. Замыкающими рысили на горячих, хорошо отдохнувших лошадях казаки атамана Атарова.

Кругом, на десятки верст расстилалась голая осенняя степь, лишь кое-где на севере и северо-западе чернели щетинистые массивы приволжских лесов, а на северо-востоке застилали горизонт невысокие сырты, поросшие чахлыми перелесками. Опасности нигде пока видно не было, ватага Пугачева правила путь в стороне от больших дорог, ведущих из Яицкого городка на Волгу или вниз по Яику, на Гурьев. Пугачевцы поспешали и вскоре, часа через два, были уже на хуторе братьев Кожевниковых.

Кроме самих трех братьев здесь находилось еще несколько казаков из Яицкого городка: одни приехали по делам, другие скрывались от розыска за прошлогоднее восстание, а один старый дед жил на хуторе постоянно. Всем им было объявлено о прибытии на хутор самого императора Петра Федоровича Третьего, которого они с готовностью таковым и признали. Однако у старшего из братьев, Андрея Кожевникова, явились некоторые сомнения. Он незаметно отозвал в сторону Дениса Караваева и поделился с ним своими мыслями.

– Ох, Денис, впутаешь ты нас в темное дело! Истинный ли это государь-император? Больно он на простого казака смахивает…

Караваев лукаво подмигнул Андрею Кожевникову.

– А тебе не один ли черт, Андрей Алексеевич? Мы, казаки, – сила! Захотим, так и простого казака в цари произведем, лишь бы нашенские антиресы соблюдал и вольную жизнь, как в прежние годы, нам сделал.

Затем, склонившись к самому уху товарища, вдруг зашептал горячо и страстно:

– Но ты, брат, не сомневайся в Петре Федоровиче. Он – истинный государь, спасшийся в Петербурге от смерти. Вон и Максим Шигаев его признал, а он человек знающий.

Подобные мысли посещали не одного Андрея Кожевникова, но и других заговорщиков: дело они начинали опасное, страшное, обратного хода после начала бунта быть уже не могло, и потому некоторым было боязно. Они всячески оттягивали решительную минуту, когда надлежало действовать. Раздумывали, прикидывали и так, и этак. Но выходил везде – клин.

Емельян Пугачев, видя колебания своих сподвижников, торопил их с началом решительного выступления. На хуторе братьев Кожевниковых он развил активную деятельность по подготовке к восстанию, стал рассылать казаков в разные стороны, чтобы они приглашали своих товарищей из ближайших хуторов и зимовий.