Яик-Горынович

Указ получился зело хорош, любо-дорого посмотреть. Пугачев не стал его подмахивать пером, не ко времени, мол, сие. Повелел подписаться Горшкову как императорскому секретарю (тут же и назначил на эту должность!). Иван Зарубин спешно поскакал с указом на Чаганский форпост. Там в дозоре скучало всего несколько десятков казаков. Ни гарнизонных солдат, ни завалящей пушчонки в укреплении не наблюдалось. Услыхав о подходе императорской толпы, чаганцы во главе с походным старшиной тут же дружно сдались, распахнули настежь ворота и выехали вместе с Зарубиным встречать подъезжающее пугачевское войско.

Емельян Иванович не стал в форпосте останавливаться даже для того, чтобы напоить и покормить притомившихся лошадей. Забрал с собой всех местных казаков и двинулся дальше по направлению к Сластиным хуторам. Тимоха Мясников тянул туда предводителя, говорил, что братья собирают для императора Петра Федоровича казачью несметную силу. (Хутора те принадлежали братьям Мясниковым). По пути к Пугачеву то и дело из степи подходили все новые и новые партии гулящих казаков, татар и калмыков, так что отряд вскоре увеличился до двухсот человек.

2

В Яицком городке внешне пока все было спокойно. О выступлении самозванца еще не знали. Бабы по-прежнему выгоняли с утра коров на пастбище, весь день копались в садах и огородах. Казаки готовились к осенней плавне: чинили сети для рыбной ловли, смолили будары. Попутно заканчивали сенокос, кто еще не управился. Ездили в степь на охоту либо несли выпавшую по жребию караульную службу на форпостах и пикетах. Самые предприимчивые подрабатывали извозом: доставляли на своих телегах грузы в Оренбург, Уфу, Гурьев. Не гнушались и попутными пассажирами, ну это уж как водится.

В хате среднего достатка казака войсковой руки Михайлы Атарова, выпущенного на днях из Оренбургской темницы за недостаточностью улик, семейство собралось к обеду. Жена, Варвара Герасимовна, разливала по тарелкам свежесваренный огненный борщ, бережно передавала тарелки сначала сидевшему во главе стола мужу – по старшинству, – потом сыновьям. Также, поперед, двадцатипятилетнему Борису, названному так в честь царя Годунова, посля – среднему, двадцатилетнему Степке, тоже окрещенному не без тайного умысла. Подразумевал под сим именем старый казак Михайло легендарного донского атамана, предводителя лихой вольницы Степана Тимофеевича Разина.

К слову сказать, в городке из поколения в поколение передавалась молва о том, что яицкие удальцы не поддержали мятежного атамана, вместе с царскими стрельцами – гарнизоном Яицкого городка – оказали донцам яростное сопротивление. Не пустили их в городок, и Разину пришлось зимовать со своим войском в другом месте. По весне лишь небольшая группа отчаянных голов с Яика-Горыновича человек в двести последовала за Разиным на Каспий. С ними ушел и один из предков Михайлы Атарова, неизвестно где сложив свою буйную голову.

В семье Атаровых не любили об этом вспоминать. Донской атаман Степан Тимофеевич почему-то пользовался на Яике дурной славой, и всех вставших под его бунтарские знамена яицких казаков считали предателями и отщепенцами. Наверное, потому, что местное казачество никогда в открытую не поднималось супротив московского царя, строго блюдя данную в старину присягу. Потому было обласкано троном и пользовалось немалыми привилегиями. И все это продолжалось вплоть до воцарения Екатерины II, когда начались необоснованные гонения на войско. Но виновниками тому были в основном старшины.

Младшие дочери Любава с Прасковьей за стол не садились, помогали у печи матери. Старшая, Нина, вышла замуж за местного казака и жила своим хозяйством.

– Что слыхать на линии? За Яиком все спокойно? – поинтересовался у среднего сына, только что вернувшегося со степного маяка, Михаил Атаров.

– За Яиком-то, батяня, у диких киргизцев тишь да гладь, да Божья благодать, – ответил Борис, неистово, с аппетитом хлебая дымящийся наваристый борщ – изголодался ночью в степном дозоре. – На самом Яике, слышь, неспокойно! Урядник сказывал: ищут в степи шайку злодеев, атаман которых, Емелька Пугачев, объявил себя под именем покойного государя Петра Федоровича Третьего и мутит окрестный народ.

– Слыхали мы в городке о том, – кивнул седеющей головой отец семейства. – Еще прошлым летом у Дениса Пьянова останавливался проезжий купец из России, Емельян Иванов, тайно подговаривал казаков бежать в Турцию. Каждому на дорогу по двенадцать рублей обещал… Наши баламуты-бездельники, вроде пьяницы Зарубина-Чики, ездили к тому купцу на Таловый умет, где он квартировал, разговаривали с Ереминой Курицей – Оболяевым, спрашивали, что к чему… Токмо ничего путного с того не вышло: купец Иванов пропал, как в воду канул, и плакали наши денежки, им войску обещанные. Еремину Курицу в острог посадили, а Дениса Пьянова до сих пор ищут – неизвестно где по чужим катухам хоронится…