Яик-Горынович

Вести из городка были неутешительные. Лазутчики доносили, что комендант зело укрепил крепость, обнесенную бруствером с северной стороны – от реки Чаган до самого Яика. По верху вала заместо стен сооружен фашинник – два ряда плетней, широкое пространство между которыми завалено землей и камнями. Внизу выкопан ров, заполненный речной водой. Таким образом, крепость располагалась как бы на острове, к которому было не подступиться. Ворота под зоркой неусыпной охраной, на валу – пятнадцать пушек. Гарнизон – батальон регулярных солдат, сотня оренбургских казаков, да несколько сот яицких. Силы немалые против четырехсот пугачевцев.

Емельян Иванович почесал затылок, обвел вопросительным взглядом соратников: что присоветуют?

– Нужно забирать городок, надежа-царь, – первым подал голос Иван Зарубин. – Без своей столицы дальше нам ни ногой! Городок – это сердце! Возьмем – весь Яик наш будет.

– Так-то оно так, да куды ж ты без артиллерии сунешься? – сразу же урезонил его Михаил Толкачев. – Людей почем зря положим, и только… Тут хитрость нужна.

– Ну, давай думай, отец, кумекай, – подбодрил его Пугачев.

– Да вот то ж…

Как всегда выпивший Митька Лысов, с кривляньями и пьяными ужимками, встрял в умный военный совет со своей глупостью:

– А че тут долго думать, государь хороший… Свяжем другой раз тебя, на конь посадим да отвезем в городок. Дескать, как тогда, спымали в степу злыдня!.. А как впустит нас комендант Симонов, тут уж мы…

– Ты говори, казак, да не заговаривайся, – осерчал враз Емельян Иванович. – Как с царем гуторишь? Ну?.. Да и пьян опять! – Пугачев, нюхнув воздух и уловив сивушный Митькин дух, брезгливо поморщился. – Велено же было: в походе водки – ни-ни! Так-то ты приказы воинские сполняешь!

– Я ж только чуток, для аппетиту за трапезой, – оправдывался Лысов.

– Поди прочь, – сердито отмахнулся предводитель. – В обозе проспись.

Со своими соображениями выступил илецкий казак Максим Горшков. Он предложил не вступать в бой с Симоновым, а, миновав Яицкий городок, идти к ним на Илек, там, дескать, их примут.

– А точно ли? – усомнился Емельян Иванович.

– Вот те крест святой, в Илецком городке, государь, тебе все казаки радые будут, – побожился Горшков, вступаясь за своих земляков, но сомнений предводителя не рассеял.

– Вдруг как Симонов в спину нам вдарит, что тогда? – спросил он, укоризненно взглянув на Горшкова.

Подал голос и Еким Давилин, примеченный до этого Пугачевым:

– Нужно, ваше величество, выманить яицкий гарнизон из крепости в степь и тут, в засаде, разбить! Мы, казаки, знаем, как это делать. Слава Богу, всю жизнь на коне, нога в стремени…

Пугачев посмотрел на него внимательно, с какой-то затаенной мыслью, но – промолчал. Сам подумал, что маневрам таким он тоже обучен: не раз заманивали пруссаков и турок обманным отступлением в смертельную ловушку его братья, лихие донцы-казаки. Вовремя спохватился, боясь, как бы не слетело ненароком с предателя-языка неуместное воспоминание о минувшем.

Высказались почти все собравшиеся, и ничего толком решено не было. Емельян Иванович в нерешительности колебался, не зная, что предпринять и куда податься. Одолевали неприятные и страшные мысли о поражении. Куда тогда бежать? К какому заморскому султану преклониться? Как бы отвечая на его страхи, телохранитель и толмач Идыркей Баймеков предложил написать послание к киргиз-кайсацкому предводителю Нурали-хану и просить у него воинской помощи.

– Нурали-хан в прошлом году уже подступал всей ордой к Яицкому городку, когда там заваруха была, – сообщил Баймеков. – Хотел восставших казаков поддержать, против генерала Фреймана выступить, да было уже поздно. Побил Фрейман бунтовщиков. Нукеры хана окрестные хутора и форпосты пограбили, малость пожгли, людишек русских побили, перешли через Яик и утекли в свои степи. Только их и видели. Дикий народ!

– Дело говоришь, Идорка, – ухватился за эту мысль Пугачев. – Сейчас же садись и пиши Нурали-хану бумагу, а Горшков с Почиталиным, да полковник Шванвич тебе подскажут.

Тут же все названные, по знаку предводителя, окружили склонившегося над бумагой татарина, и работа закипела. Каждый из присутствующих на совещании тоже вносил свои предложения. Пугачев велел Идыркею просить у хана пятьсот человек воинов.

– Бульна много, бачка-осударь, – смутился Баймеков и невзначай поставил на письмо жирную кляксу. Загородив бумагу корявой, в старых цыпках, рукой, посоветовал: – Проси сто нукеров, бачка. И сына старшего в знак верности… Сто нукеров хан пришлет, а потом видно будет.