– Государь, а ведь сержант тебя обманул, – молвил он, кивая на удаляющуюся повозку. – Мне подводчик все про него обсказал: послан он не в Астрахань, а ловить донского казака Пугачева, то есть тебя, значит, батюшка! – Еким смутился, чувствуя, что сморозил не то, поспешно добавил: – Так они, собаки, твою царскую персону величают!.. И то же самое в пакетах прописано, кои надлежало сержанту Кальминскому раздать начальникам по форпостам.
С этими словами Давилин вытащил из-за пазухи и протянул Пугачеву несколько запечатанных сургучом конвертов.
– Вот, возьми, батюшка, Петр Федорович. Подводчик передал.
Пугачев тут же велел казакам остановить Кальминского и привести обратно. Бумаги протянул секретарю Максиму Горшкову. Тот вскрыл конверты и рассеянно пробежал глазами по строкам.
– Ну, что там? – поторапливал Пугачев.
– Измена, государь! – встряхнул растрепанными листами Горшков. – Приказано тебя ловить, вязать и в Яицкий городок в кандалах доставить.
Привели смертельно бледного, помертвевшего Кальминского, вновь бросили на колени перед Пугачевым.
– Как ты смел, сержант, обманывать своего государя?! – гневно вскричал Емельян Иванович. – Ловить меня послан? Что ж, вот он я – лови! Вези меня в городок к коменданту Симонову!.. Что молчишь?
– Виноват, государь, оробел… – оправдывался Кальминский.
К предводителю обратился взявший на себя роль палача Иван Бурнов:
– Воля твоя, батюшка, но он плут, я его знаю… Прикажи готовить виселицу!
– Повесить соглядатая Симоновского! – зашумели и казаки, обступившие Пугачева.
Тот медлил, раздумывая. Сержант чем-то ему приглянулся: смирением ли своим, покорностью ли перед судьбой неминучей… К тому же офицер Шванвич вступился за Кальминского, дельно посоветовал использовать его при штабе.
– Сержант – человек письменный, в нашем деле, государь, вполне пригодится… Секретари-то твои из простых казаков, высокому канцелярскому штилю мало обучены. Вот он бы и был им в помощь.
– Правда твоя, полковник, – согласился с ним Пугачев и вынес свой высочайший вердикт: – Признаешь ли меня, сержант Кальминский, истинным государем Петром Третьим?
– Признаю, ваше величество, и готов служить верой и правдой! – поспешно произнес сержант, что и решило дело.
– Так и быть, милую тебя и принимаю на службу, – сказал Емельян Иванович. – Будешь у меня при штабе, в писарях… Секретарь Максим Горшков о тебе позаботится…
После короткой задержки войско снова двинулось по дороге к Яицкому городку. До него оставалось уже по прямой каких-нибудь два десятка верст. Вперед были посланы казачьи разъезды, которые, воротясь, сообщили, что мост через реку Чаган перекрыт солдаткой командой с пушками, а в степи разъезжают дозоры казаков старшинской стороны.
Пугачев послал против них отряд Дмитрия Лысова, который быстро отогнал неприятеля к реке Чаган, не потеряв ни одного человека.
Молодые казаки из Бударинского форпоста снова оказались в боевом деле. Уряднику Скоробогатову даже не нужно было никого воодушевлять и подбадривать – все горели молодым неугасимым казачьим азартом. Дружно палили в отступающего неприятеля из ружей, с визгом, с гиком, переняв эту манеру атаки у степняков-татар, бросались с пиками наперевес в самые опасные места. Даже робкий Харька старался не ударить лицом в грязь и не отставал от остальных односумов. Борис Атаров снова находился в родной стихии: война и яростные конные сшибки были его любимым занятием. Не зря, видать, отец с двухлетнего возраста сажал его верхом на коня, не слушая плач и жалобные причитания матери. Растил из сына настоящего яицкого «лыцаря»!
Но когда пугачевцы сунулись к мосту, руководивший солдатами премьер-майор Наумов отдал приказ палить в них из пушек. Каленые ядра с пронзительным свистом полетели в толпу мятежников, угодив в самую гущу, вызвали сильное замешательство. Оставив дюжину человек убитыми и ранеными, отряд Лысова поспешно отступил. Наумов отрядил в погоню за мятежниками капитана Крылова с полуротой солдат из 6-й легкой полевой команды, две походные, однофунтовые пушки с прислугой и сотню яицких казаков во главе со старшиной Иваном Акутиным.
Пугачев, с возвышенности внимательно следивший за разворачивающейся баталией, с сожалением опустил подзорную трубу. Горько посетовал приближенным:
– Эх, нету у нас артиллерии, казаки, а то бы я дал жару Симонову! Только перья бы полетели в разные стороны!
Подскакал отступивший от моста Митька Лысов. Разгоряченный боем, хмельной от прихлынувшего в кровь адреналина, он на время напрочь позабыл о водке.
– Батька, царь-государь хороший, дай в помощь моему полку солдат Шванвича! Неча им в тылу прохлаждаться, когда такое дело закипело… Дай подмоги – я враз реку по мосту форсирую.
– Не лезь, Лысов, куда не след, – отмахнулся от него как от назойливой мухи Пугачев. – Мало тебе ядрами с дальней дистанции всыпали? А подойдешь ближе – пушки картечью вдарят! Не пробовал?
– Ваше величество, разрешите обратиться? – подал голос обретавшийся здесь же вновь испеченный полковник Михаил Шванвич.
– Ну, слушаю тебя, ваше благородие… Говори!