Яик-Горынович

– Повелитель, великий хан, – с поклоном проговорил он, – посольство коменданта Яицкого городка нужно отпустить с миром. Не пристало нам ссориться с русской царицей. У нее – города, войско… За ней – сила, а за самозванцем – горстка бродяг и бездельников, которые разбегутся по степи, как сайгаки, при первых пушечных выстрелах.

– Но лазутчики доносят, что войско нового царя возрастает с каждым днем, – возразил Нурали-хан. – Близ Чаганского форпоста у самозванца не было и сотни нукеров, а сейчас – уже больше четырех сотен. Два форпоста им взяты. Гарнизонные солдаты во главе с офицером перешли на его сторону, казаки и татары – тоже. Мятеж набирает силу и мощь. Предводитель шайки лично явился к нам в степь, не боясь, что здесь его схватят и закуют в кандалы. Видит Аллах – он не простой бродяга и самозванец!

– Надо помочь яицкому царю, – подал голос старший ханский сын султан Ахмет. – Отец, пошли меня с сотней нукеров за Яик в толпу мятежников. Если он настоящий император урусов – это нам зачтется. Царь Петр нас наградит, когда снова возьмет престол!

– А если не возьмет? – усомнился хан. – Если войска разгонят толпу мятежников, и я лишусь своего любимого старшего сына?..

– Степь широка, отец… А кони наши быстры, – беззаботно тряхнул отчаянной головой султан Ахмет.

– Воинскую силу посылать повремени, о, мой повелитель, – сказал один из старейшин, – подожди, что будет дальше. Возьмет мятежник Яицкий городок или нет?..

– Так что, отпустить посольство урусов с миром? – вновь спросил Нурали-хан.

Главный муфтий, поглаживая тонкими стариковскими пальцами длинную бороду, с хитрецой прищурив коварные черные глаза, проговорил:

– Великий хан, позволь Аллаху самому рассудить по совести, как и чему быть: вели яицкому старшине Акутину с людьми засесть в засаде. Человека, называющего себя царем, отправь с проводником по этой дороге. Если Акутин его убьет – это подложный царь, и жалеть не о чем… Если же люди самозванца победят и убьют старшину Акутина с его людьми, – видит всемогущий Аллах, – человек тот настоящий царь, и мы его поддержим!

– Хорошо, – согласился с муфтием Нурали-хан. – Мы так и сделаем… И пусть неверные перебьют друг друга!

В юрту Пугачева от Нурали-хана были присланы щедрые дары: богатая сабля дамасской стали, небольшой топорик-чекан, оправленный в серебро, зеленый шелковый бухарский халат с кроваво-красным подбоем, роскошная соболья шапка с голубым верхом. У входа в юрту, у коновязи, яростно бил копытами в землю кровный арабский жеребец белой масти. Емельян Иванович залюбовался конем и хотел сейчас же вскочить в седло, но Иван Фофанов его остановил, предупредив, что нужно переодеваться: хан ждет их в своем шатре.

Когда казаки во главе с Пугачевым явились пред очами блистательного восточного повелителя, тот был без приближенных. Только писарь Забир и сыновья окружали Нурали-хана. Пугачев через переводчика искренне поблагодарил правителя орды за подарки, пообещал прислать ответные дары из Яицкого городка.

Хан в свою очередь поблагодарил императора Петра Федоровича за внимание к своей скромной особе, назвался его вечным слугой и верным сподвижником, посетовал на засуху в степи и бескормицу, отчего не может помочь Петру Третьему конскими табунами. Людей же обязательно пришлет… в Оренбург… Когда император возьмет его… Сейчас ну никак нельзя – почти все воины его улуса пошли в поход на юг, воевать против коварных разбойников-хивинцев, и будут назад только… к ноябрю… То есть к первым холодам, когда вся жизнь в степи замирает и воины разъезжаются по своим кочевьям. Зато, если императору Петру Федоровичу негде будет переждать холодные месяцы, если, не приведи Аллах, разобьют его войско царицыны генералы, хан всегда рад видеть в своих зимовьях такого почетного гостя!

– Спасибо и на том, – поблагодарил степного правителя Емельян Иванович.

Нурали-хан дал Пугачеву проводника, который в тот же день окольными степными тропами повел отряд пугачевцев на север, к реке Яику. Они ехали долго, не оглядываясь по сторонам, сморенные сентябрьским зноем и кумысом, выпитым в киргизском кочевье на дорожку. Во всем полагались на опытного проводника, как сторожевая собака, буквально вынюхивающего дорогу среди поросших верблюжьей колючкой, бурьяном и чахлым кустарником солончаков.

Кумыс оказался крепок и многим ударил в голову. Так, что когда внезапно из-за ближайших кустов, окаймлявших небольшую возвышенность, раздались первые выстрелы, сомлевшие пугачевцы не сразу опомнились. Половина из них была сразу же выбита из седел, в том числе киргиз-проводник, татарин Ураз Аманов, Иван Фофанов. Остальные встрепенулись, выхватили пистолеты, вскинули ружья и боевые пики – попытались сопротивляться. Емельян Иванович выстрелил из пистолета в засевших в кустах неприятелей, взмахнув подаренной саблей, бодро закричал своим:

– Не трусь, детушки, их мало должно! За мной, в шашки их!