Янтарный звездопад

— Глянь-ка, Кагетора, — Аяко смотрела вниз, на город, на ярко освещенный Сэндай. Около Кегаминэ тянулась длинная линия оранжевого свечения, будто череда светлячков двигалась к северу. — Это идет армия Масамунэ Датэ.

— …

Масамунэ со своими главными войсками двигался от Сэндая к северу, навстречу армиям Нанбу и Сатакэ, призванным Есиаки. Призраки пересекали реку Хиросэ. Даже не зная, что они направляются на битву, можно было прочитать одиночество в бледном сиянии вокруг них. И… да, точно: они больше напоминали похоронную процессию, чем колонну солдат. Такая огляделся: рядом с ним на Сэндай смотрел и Датэ Масамунэ — здесь стояла его конная статуя. Тогда Такая перевел взгляд в черное небо.

В темноте одинокая падающая звезда проплыла к северу, оставив в небе слабо светящийся след.

* * *

Юзуру и Косака стояли у подножия моста Хедзегавара около Кегаминэ, провожая воинов Датэ. Юзуру развернулся и взглянул на замок Аоба.

«Такая…»

* * *

— Сладили они там с Могами Есиаки наконец? — пробормотал юноша; его шелковистые волосы трепетали на ветру. Молодой человек смешанных кровей, на вид лет пятнадцати-шестнадцати, скрестил на груди руки и хохотнул: — Уфф, я то думал поразвлечься с Могами, а он таким глупцом оказался. Гавкал, гавкал, а так и не укусил. — Лицо у юноши было невинное, словно у ангела, одни только глаза горели вгоняющей в дрожь жестокостью. — Как нелегко дергать ниточки, управляющие всей страной… — И юноша с каштановыми волосами окликнул другого, стоящего тут же на берегу реки:

— Стало тебе легче, Кодзиро-доно?

— …

Младший брат Масамунэ, Датэ Кодзиро, не отрывал взгляда от еле видных рядов армии Датэ, уходящих на битву. Журчание реки заглушало гул далекого города.

— Пойдем, Кодзиро-доно, — настойчиво проговорил Мори Ранмару.

— Да, — Кодзиро последовал за ним, но нет-нет и оглядывался через плечо на армию Датэ.

«Брат…»

Теперь один плеск воды слышался на речном берегу — и никаких людских голосов: только все шептал что-то ночной ветер.

Глава 9: Дракон, парящий по Млечному Пути

С памятной ночи минуло два дня. Еще назавтра им пришлось бегать по округе, доделывая то, что не доделали, так что только день прошел с момента, когда все наконец-то успокоилось. Сигэзанэ докладывал, что битва успешно близится к завершению: силы Датэ разбили противника, Нанбу и Осаки пали, Сатакэ отступил. На следующий день войско должно было с триумфом вернуться в Сэндай. Дзикэ-кеккай Могами разбили, что значило снятие массового гипноза над городом, естественно, что план по перемещению столицы тут же пошел прахом. В Сэндае снова воцарился мир, да такой, что трудно было поверить, будто недавно здесь что-то происходило. А вопросы, оставшиеся без ответа, тут же подхватили и завертели телевидение и пресса: насчет таинственного стечения событий той ночью, причина неожиданного краха плана о переносе столицы…

Поступили хорошие новости и из больницы: Кокуре окончательно пришел в себя.

Сквозь открытую дверь в палату лился яркий солнечный свет. Кокуре заулыбался с постели:

— А, пришли-таки.

Такая застыл на пороге:

— Дедушка…

На лицо Кокуре уже вернулись краски, и он выглядел почти здоровым. По словам врача настоятель быстро шел на поправку, и теперь ничего в нем не осталось от человека, который пребывал в тяжелейшем состоянии всего лишь пару дней назад.

— Кокуре-сан, простите за…

— О, давно не виделись, Есиаки, — Кокуре ласково улыбнулся сначала Наоэ, а потом Аяко, которая держала букет. — Ну хорошо, хватит вам всем стоять в дверях, проходите.

— …

Подгоняемые Кокуре, они закрыли дверь и подошли к его кровати. Священник оценивающе взглянул на Такаю:

— Времени всего ничего прошло, а ты сильно повзрослел, молодой монах.

— …

— Понял ты хоть чуточку из того, что я говорил тебе?

Не в силах снести слова Кокуре, Такая повесил голову, его сжатые кулаки подрагивали. Внезапно он упал на колени и пригнулся к полу.

— М… молодой монах?!

— Дедушка! — выкрикнул Такая, прижавшись к полу. — Я… я не знаю, как просить прощения! Пускай я извинюсь… хоть до бесконечности извиняться буду… а тебе ее вернуть не смогу! Ты меня, наверное, не простишь! Но я… это я виноват!

Улыбку Кокуре словно стерли, а Такая от всего сердца взмолился:

— Прости меня!

Наоэ застыл на месте, а во взгляде Аяко читалась глубокая жалость. Такая не двигался, опустив лицо. Священник смотрел на него:

— … ты о моей жене?

Такая не шевелился.

— Что правда, то правда… не приедь ты сюда, она бы осталась жива…

— ! — Такая дернулся, будто от удара.

Но лицо Кокуре светилось только невероятной добротой:

— Если бы ненависть к тебе могла вернуть ее обратно… я бы проклял тебя всеми безднами ада… я бы ненавидел тебя всем сердцем.

— …

— Но жить оскверненным ненавистью… Я уже стар…

Такая изумленно приподнял лицо, а Кокуре продолжал ласково, но твердо:

— Молодой монах, если хочешь действительно искупить вину, не забывай мою жену. Запомни смерть Кокуре Сизуко, запечатай ее жизнь в душе и никогда не забывай.

— …

— И не надо думать о таких вещах. Чужая смерть на душе — тяжелая ноша; не всякий ее вынесет.