Япония в меняющемся мире

Сыграв свою роль в 1950-1960-е годы, «История войны на Тихом океане» стала восприниматься как анахронизм: именно такое впечатление произвело ее исправленное и дополненное переиздание, вышедшее в 1972-1973 гг. Авторы попытались модернизировать свою концепцию, чтобы успешнее полемизировать со своими «буржуазными» критиками, но сколько-нибудь заметного успеха не добились. Нельзя сказать, что к тому времени японская историография избавилась от схематизма — этот порок не преодолен в ней и до сих пор. Однако схематизм ортодоксально-марксистского типа показал свою нежизнеспособность как в академической среде, так и в обществе в целом. Русский перевод «Истории войны на Тихом океане» сохраняет определенную ценность и по сей день, но исключительно благодаря обширным документальным приложениям и подробной хронологии событий.

Маруяма Масао в 1946-1947 гг. выступил с концепцией «японского фашизма», которая сыграла большую роль в историографии и в общественной мысли первых послевоенных десятилетий. Он не был коммунистом, но испытал сильное влияние марксизма. Критикуя фашизм как «наиболее агрессивную форму контрреволюции XX в.», в чем трудно не заметить отголоски коминтерновских формул 1930-х годов, Маруяма говорил о «японском фашизме» лишь как о политическом движении и идеологии, но не как о режиме. В 1940-1950-е гг. он оценивал довоенную Японию сугубо негативно, что соответствовало генеральному направлению тогдашней историографии, но его точка зрения во многом отличалась от коммунистической ортодоксии. Его дальнейшая эволюция в сторону «центризма» отразила основную тенденцию эволюции недогматически настроенной, «беспартийной» левой интеллигенции. Именно эти круги стали одной из основ идеологического и академического истэблишмента Японии периода «экономического чуда».

Вернемся к первым послевоенным годам. Прокоммунистические историки сразу же начали интенсивно продвигать свои идеи в университеты и школы, особенно по окончании американской оккупации в 1952 г. в академической и университетской среде их позиции были весьма сильны, даже несмотря на «чистку красных» во время войны в Корее, а в школах рупором этих настроений стал — и остается по сей день 一 созданный в 1947 е Всеяпонский профсоюз учителей (Никкёсо)¹⁰³. После войны была отменена система обязательного государственного одобрения школьных учебников по общественным дисциплинам, включая национальную историю, что дало учителям право выбора учебников для преподавания. В условиях популярности марксистских и коммунистических идей в учительской среде это привело к радикальному «полевению» школьного образования и наложило сильный отпечаток как минимум на два поколения послевоенных школьников.

В ходе реформы образования была отменена прежняя система «единых учебников», составлявшихся и издававшихся министерством просвещения. Теперь автором могло быть любое частное лицо или группа лиц, требовалось лишь одобрение министерством представленного текста (рукопись или уже изданная книга), который или полностью отвергался, или полностью принимался. С 1953 е министерство просвещения окончательно отказалось от составления учебников, оставив за собой лишь экспертно-цензорские функции: оно получило и до сих пор имеет право требовать внесения исправлений в рассматриваемый текст, причем эти требования обязательны для авторов. Такую систему можно признать демократичной, особенно в сравнении с системой единого государственного учебника по национальной истории, которая существует в КНР, Республике Корея и на Тайване, т.е. в странах, постоянно критикующих японские учебники и политику министерства просвещения в целом. Впрочем, с окончательным закреплением этой системы в 1956 е министерством сразу же были запрещены восемь существующих учебников по истории¹⁰⁴.

Правящая элита страны, в которой доминировали политики и чиновники с довоенным прошлым (включая выходцев из репрессивного аппарата), естественно, не была заинтересована в распространении левых, коммунистических и марксистских, учений среди молодежи. Если в университетах, включая государственные, пропаганда марксизма была полностью легализована, то применительно к школам начались интенсивные поиски «золотой середины», в которые активно включились историки либеральной и отчасти консервативной ориентации. Они должны были дать ответ на вызов марксистов 一 причем такой всеобъемлющий и основательный ответ, который устроил бы всех: чиновников и учителей, интеллектуалов и школьников. Министерство просвещения оказалось перед исключительно сложной задачей, для решения которой было необходимо сочетание «кнута и пряника».