Японская поэзия серебряного века

Такахаси Синкити

Из книги «СТИХИ ДАДАИСТА СИНКИТИ»

Тарелки

тарелка тарелка тарелка тарелка
тарелка тарелка тарелка тарелка
тарелка тарелка тарелка тарелка
тарелка тарелка тарелка тарелка
тарелка тарелка тарелка тарелка
тарелка тарелка тарелка тарелка
тарелка тарелка тарелка тарелка
тарелка тарелка тарелка тарелка
апатия
пафос червей ползающих по лбу
своим передником цвета белого риса
не вытирай тарелок
о ты женщина с черными ноздрями
там чадит юморок
растопи водой ком человеческой жизни
в холодном сотейнике
всплывает смертная скука
бей тарелки
когда бьешь тарелки
апатия отзывается звоном

Слепой

снег
черный
редька серая
грязные руки лопухи порождающие непристойность
мертвые стихи из которых не выйдет даже приправы к сасими
вылизанная пыль спящий человек волан активности
ржавые гвозди в бревне выброшенном на берег
толстые женские ляжки сталкивающие вожделенье обоих
перчатка с пустым раструбом роняющее щеку
захоронение захоронение захоронение захоронение
захоронение
захоронение захоронение электричка
электричка электричка электричка электричка электричка
земляное днище огня обледеневает
белое белое белое оно белое
белое только оно
только оно белое
глаза как у мокрой селедки
пронзены
раскаленным
небом

Из книги «ПРОПИТАНИЕ»

Ливень

Я видел, как ливень был ветром сбит и повержен.
Ноги дождя от робости заплетались.
Слабо искрились, мерцали светлые капли.
Дождь был застенчив — он стеснялся, как дева,
непорочная, чуждая скверны.
Я же блуждал меж зыбучих песков, от людей скрываясь,
намереваясь счеты покончить с жизнью.
Дождь стучал по зонту, будто пробить пытался.
Автомобили в столице ночной мне казались
мыслящими одушевленными существами.
О ливень! О дева, чьи груди еще так незрелы!
Если огни в этом городе не погаснут,
в очи ее смотреть я буду не в силах…

Из книги «СОБРАНИЕ СТИХОВ ТАКАХАСИ СИНКИТИ»

Незыблемость

Этот человек двигаться не желает.
Даже самый мощный магнит не сможет
притянуть его, как железную пластину.
Этот человек действовать не желает.
Даже если в мозгу у него что-нибудь взорвется,
Даже если набросятся на него потревоженные пчелы,
этот человек позиции не переменит.
Муки скорби, таящиеся в сердце,
окружают его туманной завесой.
Он подобен дереву, пустившему корни
глубоко в землю.
Он, словно тонущий пароход, погружается
на дно океана
сквозь пропитанный уныньем одиночества
утренний воздух.
Дни и месяцы в потоке времени —
словно скорлупки ракушек, приставшие
к коралловой ветви.
Этот человек, уподобясь инкрустированной шкатулке,
абсолютно неподвижен.

Бессмысленность