Японская поэзия серебряного века

Усевшись у южного окна под лучами зимнего солнца,
Вырезаю из дерева цикаду.
Иссохшая, почти невесомая цикада,
Избавленная от тягот и треволнений жизни. —
Ей неведомы заботы о пище и крове.
В уголке, по краешку стола ползет цикада,
Словно по небосклону.
Я смотрю на ее крылья,
Мутные матовые осколки неба.
Крылья насекомого…
Призрачные крылышки легонько подрагивают.
Черная с зеленым скорлупка цикады загнута книзу.
От обструганного бруска кипариса
В комнатушке веет свежим древесным духом.
Забываю, где я теперь, забываю, в какой я эпохе,
Забываю о людях вокруг, дышать забываю…
Чудится, будто маленькая мастерская
В четыре с половиной татами
Парит в небесных просторах…

Лук

Лук-батун, привезенный другом из Татикава, —
Белые корневища длиною в добрых два сяку —
Сладко спит в моей мастерской на рогоже.
Зимний плод, дитя холодного ветра,
Овевающего равнину Сантама…
Я смотрю на пучок отборного крупного лука,
Такого мужественного с виду…
Черт возьми!
Как беспомощен образ его, переданный в ваянье!
Вот за что благодарен я луку, полученному от друга, —
За его презренье ко всякой абстрактной форме!

Человек точит резец

Он сидит молчаливо и точит резец.
Точит и точит, хотя солнце уже склонилось к закату.
Точит и шлифует, нажимая то на одну сторону резца,
То на другую.
Меняет воду для точки и снова точит.
Он сам еще не знает,
Что изваяет завтра.
Сосредоточенно нахмурясь,
Человек точит резец.
У этого человека местами порваны рукава.
У этого человека седые стриженые усы.
Озлобление? Неизбежность? Отрешенность?
А может быть, человек всего лишь
Движения руки вперед и назад считает?..

Головной цех[136]

Гляжу на синицу, что мирно клюет коноплю,
И вырезаю из дерева точно такую синицу.
Когда работа будет закончена, рукотворная синица
Вспорхнет в это ясное зимнее небо.
Творить на земле маленькие чудеса —
Вот работа, предназначенная для моей головы, моего мозга.
О ты, собрат мой по терпению,[137]
Орошенный кровью жертв за многие-многие века,
Может быть, простирая свою исполинскую неодолимую длань,
Ты недовольно спросишь: «Что еще за новые чудеса?»
Ах, дорогой мой друг и собрат,
Ну кто посмеет тебе возразить!
И все же — можешь разорвать меня на части,
Но сейчас этот крохотный акт творения
Захватил все мое существо.
Прежде чем деревянная синица, расправив крылья,
Устремится в небо,
Я от имени своего «головного цеха»
Держу ответ перед солнцем.

Сижу в одиночестве