Японский парфюмер

Я промолчала – что ж тут скажешь…

– Давайте за… них! – сказал он.

– Давайте, – вздохнула я.

Он снова приложился к горлышку.

– Александр Павлович! – решилась я. – Я хочу попросить вас…

Ситников посмотрел вопросительно и вполне доброжелательно, и я выложила ему все о Володе Галкине, о том, какой он несчастный, больной и что ему нужно помочь. Увлекшись, я не заметила неприятного выражения, появившегося на лице Ситникова, и вздрогнула, когда он, вскочив с дивана, заорал:

– Ваш Галкин – ничтожество! Слизняк! Я и пальцем не шевельну, чтоб ему помочь! Помогайте сами, вы ведь богатая женщина! А ваш Галкин никогда не отказывался принять деньги у женщин! Так что с этим проблем не будет. Вперед! Но без меня.

Он еще что-то орал, с ненавистью наступая на меня, и это было так страшно, что я рванула к выходу.

Ситников поймал меня за локоть уже у самой двери. Я только пискнула…

Глава 10 Больница для избранных

Я добралась домой около полуночи. Ситников был пьян, а потому: «Извините, мадам, но придется на такси!» С издевкой в голосе. До чего же неприятный все-таки тип! Скотина.

Я переступила порог, и теплое, наполненное особой, «пустой» тишиной нутро дома мягко вобрало меня. Тусклый уличный фонарь освещал гостиную неверным светом. Купер, лежавший на диванной подушке, потягиваясь, поднялся навстречу. В темноте он казался черным и громадным, как пантера.

– Ты дома, бродяжка! – обрадовалась я. Сейчас я была рада любой живой душе.

– Мр-р-р, – ответил умный кот, – неизвестно еще, кто бродяжка. Смотри, расскажу маме.

– Я больше не буду, – пообещала я. – Есть хочешь?

Услышав знакомое слово, Купер тотчас спрыгнул на пол и помчался на кухню.

Накормив кота, я включила горелку и застыла, задумавшись, с кастрюлей в вытянутой руке – вчера от нечего делать потушила перцы. Есть мне не хотелось, но не пропадать же добру. Мысли мои были сумбурны и бессвязны: «Господи, как я устала! Что же теперь делать? Надо позвонить Галке… как она там? Бедный Володя Галкин! Погибает же… А Ситников каков! Орал, топал ногами, бегал по комнате… потом сказал, что хрен с ним, даст он денег. Пусть подавится! Хотя и считает, что нечего метать бисер, и этому слизняку уже ничем не поможешь. Лишь бы Володя не отказался от лечения. Он же ненавидит Ситникова. Они оба друг друга ненавидят. А ведь дружили когда-то… Делить им уже нечего. Бедная Алина! Все они какие-то несчастные… Галке разве позвонить… Нет, лучше завтра, прямо с утра, не забыть, а сейчас спать… спать…»

Через час я поняла, что уснуть мне не удастся. Слишком устала. Слишком возбуждена… И мысли всякие… И чувство, что вот-вот что-то произойдет, что кольцо сжимается, как говорилось в каком-то романе… Хотя что может произойти? Единственный опасный предмет в моих руках – фотография, но о ней никто, кроме Галки, не знает. Смысла в этой фотографии немного, неизвестно, зачем Елена ее прятала, кому показывала и кого пыталась уличить… или шантажировать. А чувство тревоги просто от усталости. А тут еще этот дурацкий фонарь под окном скрипит – так и кажется, будто кто-то ходит и скрипит протезом. А Бодюки! Та еще парочка! Бедный Савик! Мадам Бодючка просто злодейка… на все способна! Такой замочить – запросто. Вот именно – запросто! Естественна в своей аморальности, как животное… Бедная Алина! Хотя тоже ягода… та еще… Но хотя бы с открытым забралом… Ну, хватит!

– Отвлекись, иди, ешь свои перцы, – съехидничал Каспар. – Раз приготовила… с какого-то перепугу.

– Сам иди!

Я поднялась, включила крошечный ночник в виде подмигивающего гнома и задумалась.

И вдруг – телефонный звонок, непристойный в своей очевидности и абсолютно неуместный. Я вскрикнула. Стояла уже глубокая ночь…

Тут можно было бы поговорить о страхе, порождаемом ночными телефонными звонками, но… стоит ли? Все мы знаем, что это такое и что при этом чувствуешь.

Я схватила трубку. Сна как не бывало.

– Я тебя не разбудил? – В трубке ленивый голос бывшего любимого человека, ныне жениха, Юрия Алексеевича.

– Ты?! Что случилось?

– Ничего не случилось. Вот, решил позвонить. Соскучился. То есть, конечно, случилось.

– Решил позвонить… в два ночи? Ты в своем уме?

– Старею, наверное. Бессонница замучила. Дай, думаю, позвоню старому другу, а старый друг недоволен. Никто, оказывается, никому не нужен. Позабыт, позаброшен.

– Ври больше! Какая бессонница? Ты же теперь у нас ночная бабочка – работаешь ночью, спишь днем.

– Как ты меня… приложила. Ночная бабочка! Сказала бы уж – мотылек. Нет в тебе женской мягкости, Катюша!

– Иди к черту!

– Ладно, как-нибудь… схожу. Между прочим, я звоню по делу.

– В два ночи?

– Именно. Я звоню из палаты номер шесть. То есть номер четыре.

– Из больницы? Ты что, вернулся к своим пациентам?

– Я теперь сам пациент, Катюша. Меня чуть не убили. То есть убили, но не полностью… не до конца.

– Кто тебя чуть не убил? Что ты несешь?

– Мне не до смеха. Видела б ты меня… Весь в бинтах, распластан, увешан гирями…

– Ты… правда? – Я, кажется, начинаю верить, что это не очередной его дурацкий прикол. – Что случилось?

– В меня стреляли.