– Не совсем. Я чувствую слабость и головокружение, как будто из меня вытекает вся энергия.
– Это ящик; он изо всех сил пытается причинить нам вред. Магуайр сказала мне ещё кое-что: я был прав насчёт своего зуба, но он болит не от ворон, а от гнили.
– Что ты имеешь в виду?
– Ящик заставляет предметы разлагаться, именно так он распространяет своё влияние на мир – вспомни всех тех погибших животных и вонь от Барнаби. С моим зубом та же история: я вроде как ловлю частоту ящика, а зуб ловит сигнал через глухое ухо.
– Ты как будто жалеешь, что ел столько сладкого.
Сеп рассмеялся. Когда они подкрались к хижине, Хэдли взяла его за руку и спросила:
– А как ты оглох?
Он посмотрел на неё. Мрак превратил лицо Хэдли в плоскую маску, выделялись лишь глаза, ноздри и рот.
– Ты именно сейчас решила поинтересоваться?
– Я боюсь, – призналась она, тяжело сглотнув. – Расскажи мне что-то не про ящик.
Сеп поглядел на двери дома Роксбурга. Те почему-то были слегка приотрыты. Изнутри доносился слабый шум радио, будто оса внутри стеклянной банки билась.
– Когда я был маленьким, мама жила с одним парнем. Помню только, что он всё время на неё орал. Однажды так расшумелся, что я не выдержал и набил ухо землёй из сада.
– Так у тебя в ухе просто грязь? – шёпотом спросила Хэдли.
– Что? Нет! Просто инфекцию поймал.
– А.
Они беззвучно рассмеялись, и на секунду мир снова стал нормальным.
– Готова?
– Нет.
– Что ж, всё равно пошли, – сказал Сеп и бочком приблизился к крыльцу.
46. Отступление
Внутри хижины слабо сияло радио. Его бледный свет озарял поломанную мебель и отбрасывал длинные угловатые тени. На плите стояла кастрюля, на её бортик опиралась деревянная ложка. Сеп принюхался. И стены, и мебель были из кедра, но к сладковатому аромату смолы примешивались запахи повседневной жизни старика: табака, дыма, мокрой шерсти, грязных сапог и овощного супа.
А лес, что пролезал повсюду, точно туман, трогал предметы влажными зелёными пальцами.
– Гадость какая, – прошептала Хэдли. – Егеря тут нет. Наверное, он даже…
– Радио работает, – тихо возразил Сеп и подошёл к плите. – И кастрюля ещё тёплая. Что-то стряслось.
– Сеп! – зашипела Хэдли, таща его за футболку. – Ты же обещал, если его нет – мы уходим…
– Шш! – прервал её он, наклонив голову. Представил, как транзистор нащупывает в воздухе нужные частоты, закрыл глаза и попытался через зуб поймать сигнал ящика. – Ой.
– Что такое?
– Прислушайся. Слышишь?
Она затаила дыхание, и тишина наполнила её голову. Из темноты по ту сторону комнатушки донёсся едва уловимый звук – словно шелест сухого листа на ветру.
– Сеп! – прошептала Хэдли. – Уходим!
Он сжал её руку, затем на цыпочках пересёк комнату и перешагнул через стул, ступив прямиком в колодец кромешной тьмы. Его нога коснулась ковра, и Сеп выдохнул.
– Что ты делаешь? – прошептала Хэдли.
Сеп подошёл к радио и убавил громкость; его рука отбросила огромную тень в бледном свете дисплея. Хэдли зажала рот рукой.
Царапанье не стихало. Сеп пошёл на звук, продвигаясь дальше в хижину. Радио погасло, и воцарилась тишина.
Хэдли закусила губу, затем последовала за ним, шагая так, будто пол обжигал ей ноги; её глаза потемнели от ужаса.
Царапанье доносилось из-за маленькой двери рядом с грудой одежды. Сеп встал на колени и прижался к дереву здоровым ухом.
Что-то по ту сторону медленно дышало.
Сердце Сепа застряло в горле. Он прислушивался изо всех сил, но едва различал гул ящика.
Сеп проглотил кислую отрыжку страха, как можно мягче приложил руку к двери и повернулся к Хэдли. Она покачала головой и дико замахала ему, но он кивнул – и повернул ручку.
В коридор вывалилась Ланди, её шерсть была покрыта корками крови. Она с отчаянным воем попыталась вскарабкаться на Сепа, вверх по его ногам, а сама рычала на груду одежды.
Сеп неловко плюхнулся назад, обнимая дрожащее тельце.
– Боже, – выдохнула Хэдли, и в гробовой тишине её голос показался ужасно громким. – Это просто собака. Слава богу!
Ланди тихонько зарычала, и Сеп кончиками пальцев почувствовал движение её лёгких.
– Она ужасно напугана, – сказал он, опираясь на одежду и вставая. – Нам нужно взять её с собой, чтобы…
Сеп осёкся. Влажный запах в хижине оказался не просто пьянящим цветением леса; было в нём ещё кое-что. Что-то человеческое.
И рядом лежала не куча одежды. А сам Роксбург.
Сеп отошёл в сторону, жестом показывая Хэдли, мол, уходи, но она замерла на месте, вытаращив от испуга глаза.
– Беги, – произнёс он одними губами. – Беги.
Хэдли сквозь слёзы покачала головой.
Сеп только хотел перепрыгнуть сломанный стул – но тут тело Роксбурга вцепилось в него; в глазах трупа горел болезненный зелёный свет, челюсть отвисла, как у змеи, слишком сильно и слишком широко, обнажая зловонный рот. Острые пальцы сомкнулись на ноге Сепа, и он услышал позади себя сухое, мёртвое рычание.
Сеп повернулся. Другая собака – выпотрошенная, порванная – кинулась вперёд и вонзила клыки в мясистую часть другой ноги.