Ящик с проклятием

– Ещё сломано ребро. Прости, друг мой, прости, – успокоил ветеринар, снова вытирая лоб рукавом.

Марио поднёс микрофон к губам, нажал красную кнопку и с удивлением заметил, как дрожат пальцы. Вой оленя был потрясающе громким – и таким злым.

Ветеринар надул щёки и сделал два резких вдоха, прежде чем снова наклониться над телом.

– Форма туловища указывает на повреждение позвоночника или серьёзное повреждение лопатки. Травма средней части грудной клетки…

Он повернул лампу так, чтобы свет попадал на рёбра. Под блеском тканей и жира комком тёмных извивающихся мускулов колотилось большое сердце, словно попавшая в сети рыба. Позади него огромные мешки лёгких бились о кость.

Сила животного прокатилась по комнате, точно электрический заряд. Олень был огромен, и хотя Марио в прошлом уже работал с крупными животными, он понял, что очень, очень напуган. Что-то шло не так, как должно быть, и неправильность происходящего отдавалась дрожью в теле.

Марио чувствовал, как мир сжимается вокруг этой тёмной маленькой комнаты, в которой нет ничего, кроме круга света, в котором он стоит, – ничего, кроме него самого и зверя.

Ветеринар посмотрел на свою пустую руку и увидел отпечатавшиеся на ладони четыре тёмных полумесяца. Под ногтями была кровь.

Марио моргнул, попытался сосредоточиться и втянул в себя кипящий воздух.

– Один из рогов треснул по основанию ножки. Шея кажется сломанной, вялой, возможно, смещены позвонки.

Он пристальнее вгляделся в шею оленя. Густая грива была тёмной и влажной, от неё несло медью и теплом. Марио раздвинул мех затянутой в перчатку рукой и увидел рану размером с монету.

– Сонная артерия повреждена, возможно, разорвана, – сказал он дрожащим голосом. Кровь потекла быстрее, сбегая по гриве. Марио вытер лоб рукавом. – Это кровотечение, – сказал он, – мы должны остановить его, мой друг. Сейчас…

Марио ввёл бедняге в шею ещё один шприц с анестетиком – и мышцы под его руками расслабились. Когда олень снова успокоился, ветеринар сунул руку в разрез и наложил на артерию алюминиевый зажим. Быстрый пульс животного вторил его собственному.

– Мы тебя починим, – пообещал Марио. – Сонную артерию закрыли, но, скорее всего, в груди всё ещё хуже – повреждение туловища также означает разрыв артерий.

Когда олень снова застонал, ветеринар уловил за звуком что-то ещё – мягкий стук, будто подушка упала. А потом ещё раз, настойчиво и быстро, словно бьётся пойманная птица.

Марио прислушался, но не распознал ничего, кроме шороха ветра над потолочным окном и нежного шелеста моря, когда прилив накатывает на берег.

Он понял, что ногти снова впиваются в серповидные раны.

Лампа с глухим стуком погасла.

Марио дёрнулся от испуга и молча считал секунды и ждал, пока комната перестанет вращаться.

Снова послышался мягкий шум, только уже громче. На этот раз звук раздался ближе, и Марио почувствовал, как дуновение воздуха охладило кровь на его лице.

– Эй? – позвал он, нащупывая хирургический фонарик. Ветеринар с трудом поднялся на колени и направил свет на полки; силуэты книг и кружек танцевали в движущемся луче, а комната заполнялась тонкими пальцами тени, которые сжались вокруг него в кулак.

– Эй? – повторил он.

Олень тяжело выдохнул, словно задул свечу.

Фонарик замигал и потух.

– Да что же такое!

Что-то двигалось в темноте. Ветеринар инстинктивно отпрянул в угол – сам не раз загонял туда кошек и кроликов, – и на него уставились ярко-зелёные глаза.

А потом их владелец прыгнул.

Когда Барнаби вскарабкался к его лицу, Марио закричал, но его панический вой заглушила свалявшаяся шерсть игрушки. Минута агонии – и маленький медведь исчез, а здоровяк замер без признаков жизни.

Рядом громко щёлкнул треснувший от падения диктофон: закончилась плёнка.

49. Плоскогубцы

Хэдли въехала на велосипеде во двор почти одновременно с Сепом. Маленький терьер Роксбурга, завёрнутый в шаль, сидел у неё в корзине.

Сеп изо всех сил нажал на сопротивляющиеся тормоза, но всё равно чуть не врезался в Хэдли. Она ухватилась за его руль, чтобы не упасть, и оба нервно засмеялись.

– Такая милая, – заметил Сеп.

– Ты о чём?

– Я про собаку.

– Ой, – сказала Хэдли и покраснела. – Да, милая. Я буду звать её Эллиотом.

– Разве это не мужское имя?

Шторм уже подступал; он с практически ощутимым вздохом выплеснул энергию в другое русло и обрызгал ребят первыми каплями дождя. Хэдли плотнее заправила шаль.

– Мне нравятся мужские имена у девочек.

– Эллиот, – повторил Сеп, погладив пальцем мокрый нос собаки. Та лизнула его руку и счастливо заскулила. – Как ты себя чувствуешь?

Хэдли перевернула руку, показывая порез на ладони. Тот был как никогда ярким.

– Не очень, – призналась она, дрожа. – Мне страшно.

– Мы победим, – пообещал Сеп. – Клянусь.

Хэдли взглянула на него, и Сеп наклонился, закрыв глаза и приоткрыв губы.

Вдруг за ними открылась дверь дома, и он подпрыгнул едва ли не на фут.

– Напугала? – спросила Лэмб.

– Да, – сказал Сеп. – Спасибо.

Она развернулась обратно в дом.

– Быстрее. Оставьте свои велосипеды в холле.

– Почему их всего два? Кто не пришёл?

– Никто, расслабься, – Даррен спрятал свой возле сарая.