Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

Дмитрий Николаевич редко выходил из себя и ещё реже позволял себе рукоприкладство, потому гнев Руднева произвёл на Никитина отрезвляющий эффект. Он растерянно моргал, силясь вздохнуть.

– Отпусти его! – рявкнул Кормушин, у которого нервное напряжение тоже разрядилось злостью. – Я уже тебе сказал, мы тут ни при чём!

Руднев разжал руки.

– А кто тогда при чём?! Кто, чёрт возьми, кроме членов вашего идиотского кружка мог до такого додуматься!

– Ты не смеешь! Слышишь! Не смеешь нам допрос учинять! – клокоча от бешенства, процедил Кормушин.

– Допрос нам ещё всем предстоит! Будьте уверены! – мрачно ответил Руднев. – И про ваш кружок обязательно дознаются.

Никитин, глотнувший наконец воздуха, неожиданно поддержал Руднева.

– Дмитрий дело говорит. Про кружок многие слышали. Этот сморчок Коровьев точно докопается, – он переглянулся с Кормушиным. – Извини, Дмитрий, нам идти нужно.

И оба товарища едва ли не бегом сорвались с места, оставив рассерженного Руднева досадовать и беспокоиться в одиночестве.

На следующий день начались допросы. Студентов по одному приглашали в специально отведенную под следственную процедуру аудиторию, где с ними вёл долгий и муторный разговор дознаватель. Более всего он старался выяснить, кто сбросил прокламации с галёрки, но по всем свидетельствам получалось, что никого из слушателей лекции там не было. Допросы пошли по новому кругу. Было очевидно, что дознаватель не отступится, пока кто-нибудь не даст слабину. Студенты ходили дерганные и взвинченные, некоторые из преподавателей отменяли лекции.

Чтобы как-то себя отвлечь от всего этого, Руднев с головой ушёл в написание своей выпускной работы и большую часть дня проводил в библиотеке.

Дмитрий Николаевич был одним из лучших студентов на факультете, и все прочили ему завидную карьеру по дипломатическому или судебному ведомству, что было бы самым очевидным выбором для молодого человека его происхождения. Но выпускную работу Руднев решил писать по теме уголовного следствия в части особо тяжких преступлений, чем немало удивил своих преподавателей. Выбор этот был ещё более странен тем, что единственным предметом, с которым у Дмитрия Николаевича были проблемы, оказалась судебная медицина.

В отличие от большинства своих сокурсников Руднев ещё до университета прекрасно знал анатомию, изучая её в приложении к своему увлечению живописью, поэтому теоретическая часть судебной медицины давалась ему легко. Когда же дело дошло до практических занятий, выяснилось, что Дмитрий Николаевич не сможет на них даже просто присутствовать. В первый же раз, увидев разложенный на прозекторском столе труп, он свалился в обморок и более не решался близко подойти к анатомическому театру. От одного лишь воспоминания о тягостном зрелище и невыносимом запахе ему делалось дурно.

Курс Рудневу зачли за успехи по прочим предметам да за дюжину великолепно отрисованных стендов с изображениями всякого вида криминальных травм.

Накануне Татьяниного Дня занятия в Университете вовсе отменили. Аудитории и лаборатории опустели.

Воспользовавшись моментом, Дмитрий Николаевич оккупировал архивный раздел библиотеки, зарывшись в собранные в нём материалы судов и расследований. Просидел он там почти до вечера, покуда старый библиотекарь не принялся назойливо звенеть ключами, давая понять не в меру усердному студенту, что он, де, тоже человек и уже давно хочет пойти домой.

Покидая непривычно тихое и темное здание, Руднев увидел, что в кабинете профессора Дашкевича горит свет. Дверь была открыта. Кабинет оказался заставлен деревянными ящиками, в один из которых Ян Феликсович складывал стопки книг.

– Добрый вечер, господин профессор! – Руднев неловко замер в дверях.

Ян Феликсович поднял седую голову и несколько секунд вспоминал имя незваного посетителя.

– Руднев Дмитрий Николаевич, – произнес он наконец тихо и устало. – Здравствуйте, голубчик! Проходите. Что вы в дверях-то стоите?

Не только голос, но и весь вид профессора был тусклым и поникшим. Обычно преисполненный достоинства, с гордой осанкой и величественным взглядом, Ян Феликсович сейчас выглядел дряхлым и осунувшимся стариком.

– Почему вы собираете свои книги, Ян Феликсович? – спросил Руднев, предугадывая ответ.

Профессор горько усмехнулся:

– Да вот, на пенсию меня отправляют, молодой человек. Отдохну наконец от вас. Уеду в деревню, буду весь день сидеть у самовара, старые кости греть, а про ваши студенческие безобразия и думать забуду.

В стариковских глазах блеснули слёзы. Ян Карлович достал платок, шумно высморкался и сердито спросил:

– Вы, собственно, зачем пришли, Руднев?

Потрясенный Дмитрий Николаевич пропустил вопрос мимо ушей.

– Это всё из-за этих листовок, да? Господи, профессор! Это невозможно! Вас-то за что?!

Дашкевич нахмурил седые брови.