Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

– Спасибо, господин Буше! – Дмитрий Николаевич удовлетворять любопытство цветовода был не намерен.

Когда они вышли на улицу, Белецкий спросил:

– Вы думаете, эти цветы тоже заказывал убийца? Значит, где-то лежит тело ещё одной несчастной?

– Заказывал наверняка тот же человек, но в первый раз убийства могло и не быть. Похоже, Терентьев был прав, когда предположил, что безумец сорвался с цепи и от ритуала перешёл к убийствам.

– Но почему вы думаете, что ритуал изначально не включал в себя убийство?

– В монографии князя Волконского были всякие намёки на ритуалы, но жертвоприношения нигде не упоминались.

– Последователь мог развить учение своего учителя!

– Мог, но человек, поклоняющийся смерти, не стал бы душить жертву, это слишком некрасивая смерть.

– Только не говорите мне, что вы способны увидеть во всём этом какую-то эстетику!

– Я не способен, а вот убийца – возможно.

С этими словами Руднев вошёл в магазин Ираклия Семеновича Вершинина.

Магистр эзотерических наук встретил их как старых друзей.

– О! Господин Руднев! Господин Белецкий! Проходите! Мне есть что вам рассказать! – возбужденно приветствовал он вошедших, закрыл дверь на ключ и повесил на неё табличку «Закрыто».

– Вам удалось разобрать шифр? – спросил Руднев.

– Да, – самодовольно заявил библиофил. – Но то, что получилось, скорее всего не совсем то, что вы ожидали.

– То есть?

– Мне удалось получить текст, но он сам по себе – загадка, – пояснил Ираклий Семенович.

Они прошли к одному из читательских столов, Руднев и Белецкий сели в предложенные кресла, и почтенный магистр эзотерических искусств, приосанившись и приняв лекторскую позу, принялся за объяснения.

– Как я и предполагал, это оказался один из классических средневековых шифров, широко используемый эзотериками XVII века. Так называемый шифр Фоскари. Он не так сложен, если знать его принцип, а главное, он не требует ключа. Простота шифра компенсировалась иносказательностью текстов, разгадать которую, не понимая контекст, практически невозможно.

– Так что там было написано? – нетерпеливо спросил Дмитрий Николаевич.

– Извольте! – Вершинин нацепил очки и прочёл свои записи, сделанные в изрядно потрёпанной тетради:

«Во главу угла узримши тремя ликами, возвестившими трёх из четырёх, и во их славу принявши покой. Сокровенную тайну, четвертым ликом возвещенную, ликующую и властвующую, почитай во втором углу, уготовившись к вечности, принявши её одежды как свои, в третьем углу. Свитком станет храм, и отрекшись от сияния его и дав через страх, боль и гнев запечатлеть великий знак владыки на нём, открытый, но сокрытый для чуждых, в четвертом углу не устрашись. И в пятом углу войдешь в тишину будто на время, но во истину, войдя во врата, сохранив свой храм, подобно исходную силу дарящим, ожидавшим за седьмой печатью».

Руднев с Белецким растерянно переглянулись:

– И что, по-вашему, всё это может значить? – разочаровано спросил Дмитрий Николаевич, в глубине души он очень надеялся, что расшифровка текста с алтаря приблизит их к разгадке убийств.

– Вы сильны в богословии, молодой человек? – библиофил величественно снял очки, протёр и снова водрузил их на нос.

Руднев пожал плечами:

– По крайней мере, я учил закон Божий в гимназии и церковное законоведение в университете.

– Отлично! Значит, об откровениях Иоанна Богослова представления имеете. Помните, с чего там все начинается?

– С послания семи церквям.

Вершинин замахал руками:

– Не до таких подробностей, Дмитрий Николаевич! Так сказать, в более обывательском представлении всё начинается с семи печатей. Сперва появляются четыре всадника, это знают даже невежды. После страдальцы за веру облачаются в белые одежды – это пятая печать. Далее, после снятия шестой печати происходят всевозможные природные катаклизмы, а по ходу дела ангелы отмечают праведников, чтобы отделить их от грешников. Ну и наконец, седьмая печать – «как бы на полчаса» наступает затишье перед последующими событиями. Так вот, мне кажется, что в вашем шифре изложены те же самые события, но в какой-то странной интерпретации.

Руднев взялся перечитывать расшифрованный текст, комментируя по ходу: