Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

– Так может, он сперва не убивал, только рисовал змея на их теле и что он там ещё, согласно своему ритуалу, должен был делать. Если так, и если верно, что жертвы были с ним знакомы, кто-то знает о его преступлениях и может его опознать.

– Допустим. И что вы мне предлагаете сделать? Всех слушательниц высших курсов раздеть донага, и ту, у которой обнаружатся шрамы, допросить на предмет её личных знакомств? Это только у вас, Дмитрий Николаевич, всё так легко и просто! Хочешь в университетский корпус вламывайся, а хочешь – девиц раздевай!

Руднев вспыхнул.

– Анатолий Витальевич! Я раскаялся и извинился! Чего вы ещё от меня ожидаете?! Я не могу поменять уже содеянного!

Терентьев промолчал.

– У меня тоже есть новости, – наконец заговорил он. – Во-первых, о Коровьеве. Очень странно, но мне не удалось найти о нём практически ничего. Ваш факультетский инспектор словно фантом, нет у него никакого прошлого, да и настоящего тоже.

– Что это может значить?

Терентьев нахмурился:

– Это значит, что он состоит на службе не только при министерстве образования, но и при службах иного рода.

– Он информатор?

– Скорее всего.

– И с ним якшается Рагозин!

– Да, и если так, то это объясняет, откуда у охранного отделения был список студентов-активистов. Вы были правы в своих предположениях в отношении Рагозина.

Руднев оторопело остановился, только теперь до него дошло, что сотрудничество с властями – не преступление, а значит никакого законного наказания Рагозин за свою подлость понести не может.

Терентьев, догадавшийся о творившейся в душе Руднева буре, участливо проговорил:

– Дмитрий Николаевич, будет вам! Мы с вами живём в непростое время. У нас нынче всё не так, как на ваших картинах, где зло есть зло, а добро есть добро, и никаких разночтений. Единственное, что вы можете и должны сделать, это удержать ваших друзей от опрометчивых поступков.

– Вы давеча сказали «во-первых», – голос Руднева прозвучал натянуто, он силился избавиться от мерзостного ощущения, которое вызывала в нём необходимость принятия безнаказанности действий Рагозина, этот человек второй раз на его памяти уходил от заслуженной кары. – Что во-вторых?

– Во-вторых, выяснилось, что в вине со второго места преступления обнаружилась белладонна. Доза не смертельная, но достаточная для того, чтобы обездвижить и лишить сознания взрослого человек.

Руднев воскресил в памяти отчёт патологоанатома.

– Странно, – сказал он. – Но ни в желудке жертвы, ни в её крови следов яда не было.

– Мне тоже это показалось странным, – согласился сыскной надзиратель. – Я просил перепроверить. Доктор утверждает, что жертва белладонну не принимала. Я вижу только одно объяснение…

Анатолий Витальевич не договорил. Его внимание привлек экипаж, поравнявшийся с ним и сбавивший ход. Выработанный годами службы инстинкт предупредил Анатолия Витальевича об опасности за мгновенье до того, как она стала реальностью. Он с силой толкнул Руднева в сторону, сбив его с ног. В этот же момент прогремел выстрел. Экипаж сорвался с места и понёсся вдоль бульвара. Раздались испуганные крики прохожих. Сыщик выхватил револьвер и дважды выстрелил вслед удаляющейся коляске, но она, не сбавляя хода, мчалась вперёд. Стрелять далее было бессмысленно и небезопасно для людей, в панике мечущихся по бульвару.

Терентьев повернулся к Рудневу. Тот ошалело озирался и зажимал левую руку выше локтя.

– Вы ранены?

Анатолий Витальевич разжал пальцы молодого человека. Пробитый в двух местах рукав пропитался кровью.

– Чт-то эт-то б-было? – заикаясь на каждом слове, спросил Руднев.

– Да чёрт вас знает, Руднев! – в сердцах воскликнул Терентьев. – Это вы мне объясните, в какую историю вы со своими друзьями умудрились влипнуть!

Открывшая дверь Рудневского особняка горничная испугано взвизгнула. На пороге стоял молодой барин, помертвелый, с окровавленным рукавом, в сопровождении хмурого полицейского чиновника, вломившегося в честный благородный дом несколько дней назад.

– Замолчи! – прикрикнул на неё Терентьев, помогая Дмитрию Николаевичу войти. – Белецкого позови!

Звать Белецкого необходимости, впрочем, не было, он вышел на шум и, увидев раненого Дмитрия Николаевича, кинулся к нему.

– Вели Кондратию за доктором ехать немедля, – приказал он горничной, усаживая Руднева на скамью.

– Не нужен мне доктор, – кривясь от боли, возразил Руднев. – Брось суетиться, Белецкий! Царапина же…

Из-за кровавых пятен на полу увещевания его звучали не очень убедительно. Белецкий с Терентьевым стали стягивать с Руднева пальто.

– Что произошло? – спросил Белецкий.

– В него стреляли на бульваре из экипажа, – объяснил Терентьев.

– А с чего вам знать, что это не в вас стреляли? – шипя и морщась, спросил Руднев. – У вас врагов куда как больше моего…

Белецкий после этого вопроса неожиданно замер и посмотрел на брошенное на пол пальто.

– Дмитрий Николаевич, – ошеломленно произнес он, – стреляли в вас, и уже дважды!

– Ты о чём?