Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

– Вчера на Никитине ваше старое пальто было. Его же шинель в негодность пришла после Тверской, – объяснил Белецкий. – Он вас немного выше будет, но такой же щуплый. Его за вас не мудрено принять, да он ещё и из этого дома вышел… Кто-то очень хочет вас убить, Дмитрий Николаевич, и едва не преуспел в этом.

Руднев растеряно переводил взгляд с Белецкого на Терентьева.

– Так это из-за меня Арсения ранили? – потрясенно спросил он.

– Вы не о том думаете, Руднев! – хмуро проговорил Терентьев. – Вопрос в том, кто и почему пытается вас убить. Вы уверены, что всё мне рассказали?

Дмитрий Николаевич кивнул:

– Клянусь вам! Я ничего от вас не скрываю!

– А про кружок и все эти революционные бредни ваших друзей?

– Я сам практически ничего не знаю. Они мне не рассказывают!

– Значит, расскажут мне, – отрезал Терентьев.

Он достал записную книжку, выдрал из неё листок и протянул Рудневу вместе с карандашом.

– Сможете написать записку для Кормушина? Его нужно немедленно вызвать сюда к вам. Знаете, где он может быть? Я отправлю за ним.

– Он должен быть в университете или в госпитале у Никитина.

Руднев потянулся за карандашом, но, увидев, что правая перчатка у него вся в крови, прежде чем взять его, сдернул перчатку зубами, обнажив уродливые шрамы на руке.

– Извините, – буркнул он, заметив, что Терентьев отвёл взгляд, и добавил уже встревоженно, – Только передайте эту записку как-то так, чтобы у Кормушина не возникло никаких подозрений. Он после ареста шарахается полиции и неизвестно, что вытворит, если испугается.

Глава 14.

Кормушин действительно находился в госпитале, когда какой-то незнакомый молодой человек в штатском передал ему записку от Руднева. Пётр Семёнович узнал почерк друга и его манеру письма, хотя и подивился неровности строк. Однако тон записки был таким тревожным – Руднев просил немедленно, отложив любые дела, явиться к нему на Пречистенку, – что молодой человек списал сбивчивость почерка на волнение автора.

При прочтении записки присутствовала и Екатерина Афанасьевна, находящаяся в свете всех последних происшествий в состоянии крайнего душевного возбуждения и готовая к новым невероятным событиям, кои, по её разумению, были страшно интересны и волнительны. Она тут же вызвалась ехать вместе с Петром Семеновичем, причём в такой решительной манере, что тот не смог ей отказать.

Руднев же Екатерины Афанасьевны в своем доме не ожидал, потому встретил её, вопреки приличиям, без сюртука и галстука. Его бледность, распахнутый ворот рубашки, неизменная перчатка и висящая на перевязи рука сложились для девицы Лисицыной в образ, по своему романтическому флёру не уступающий Чайльд-Гарольду.

Дмитрию Николаевичу же, по чести сказать, было не до романтики. Простреленная рука у него остро болела, а при любом резком движении кружилась голова, но пуще всего его беспокоило сознание того, что где-то совсем рядом с ним и его друзьями ходит безжалостный убийца, вычислить которого пока не представлялось возможным.

– Пётр, это сыскной надзиратель Анатолий Витальевич Терентьев. Я прошу тебя ответить на все его вопросы с полной откровенностью, – без обиняков обратился он к Кормушину.

При упоминании сыскного чиновника Пётр Семёнович переменился в лице и вскочил.

– Дмитрий! Да как ты мог?!. – воскликнул он.

– Сядьте, господин Кормушин! – резко приказал ему Терентьев. – Сядьте и выслушайте меня! Если вы еще не поняли, вся студенческая революционная деятельность давно раскрыта и секретом для охранного отделения не является. Что до меня, так мне эти ваши игры в политику и вовсе бы были не интересны, если бы не имели касательства к трем убийствам и двум покушениям. Думаю, вы хотите, чтобы убивший вашу невесту злодей был пойман, а также и тот, кто второй день подряд вполне успешно палит по вашим друзьям? В таком случае проявите благоразумие и расскажите всё, что вам известно. Предупреждаю, у меня нет ни времени, ни желания терпеть ваше ребячество. Если откажетесь отвечать здесь и сейчас, я арестую вас за препятствование следственным действиям, и мы будем разговаривать у меня в кабинете. Кстати, мадмуазель Лисицына, вас это тоже в полной мере касается.

Слова сыщика и его резкий тон, а также хмурое лицо Руднева, произвели на Кормушина отрезвляющее действие. Екатерина Афанасьевна же испугано приложила ладонь ко рту, да так и замерла с распахнутыми от волнения глазами.

– Что вы хотите знать, господин сыскной надзиратель? – спросил Кормушин.

Но вместо Терентьева вопрос задал Руднев:

– Пётр, накануне Татьяниного дня ты говорил мне, что у вас там в кружке какие-то перемены. Арсений тоже намекал на какого-то нового человека. О чём была речь? Что за новый человек?