Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

«Прекрасная Катрин! Позвольте мне без мещанской пошлости и старомодного снобизма просто называть вас этим именем! Вы дали согласие отправиться со мной, и, если в вас ещё не угас интерес, и вы готовы довериться мне, я буду ждать вас в семь вечера на углу улицы Солянка и Большого Спасоглинищевского переулка. Вам должно понимать, что, если вы хотя бы намеком сообщите кому-нибудь о нашей встрече и тем более её цели, вы создадите для меня серьезный риск. Я не смею настаивать на соблюдении вами тайны, так как понимаю, что вы можете опасаться за себя, но доверяюсь вам и надеюсь на конфиденциальность нашей встречи. Если вы станете опаздывать долее чем на четверть часа, я буду знать, что вы изменили своё решение, в чём ни в какой мере не посмею вас упрекнуть, однако надеюсь, что наша встреча состоится. Ваш Григорий».

Катерина и не могла представить, что революция – это такое романтическое дело и делают её такие восхитительно учтивые и благородные люди!

Никто и никогда, кроме Григория – конечно же она будет называть его только так! – не вручал ей в руки свою безопасность, а, возможно, даже и жизнь, и при этом столь великодушно заранее был готов простить ей женскую слабость, толкающую на предательство! Её даже немного покоробило это его предположение, что она из робости откроет кому-нибудь их тайну. Никогда! Одно уж понимание того, что тайна эта связывала их более крепко, чем любая иная известная Катерине связь, заставила бы её скорее умереть, чем кому-нибудь проговориться.

Да, собственно, и кому ей было проговариваться? Маменьке и батюшке? Так это в любом случае делать было никак нельзя, поскольку они бы просто заперли прогрессивную девицу Лисицыну, а то и отправили бы в деревню к маменькиным родственникам.

Дмитрию Николаевичу или Петру Семеновичу? Это тоже ни за что! Тем боле после того, как эти двое так трусливо вели доверительную беседу со полицейским. Нет! Пусть они уж после узнают, насколько Катерина оказалась смелее их, мужчин!

До семи вечера оставался час. Катерина выбрала своё любимое серое платье, слегка поношенное, но очень уж выгодно подчеркивающее её голубые глаза. Приколола свой самый изящный воротничок, не вязаный, а взаправду купленный в галантерее, подарок покойной Зинаиды, и скрепила его бабушкиной камеей. После покрутила так и сяк свои пышные волосы, решила, что уместнее и благороднее всего будет просто заплести их в косу, потом выскользнула в прихожую, ухватила шубку и платок и тихо, будто мышка, выбежала на улицу.

На перекрестке Солянки и Большого Спасоглинищевского в стороне от фонаря стоял одинокий крытый экипаж. Катерина робко поравнялась с ним и услышала знакомый голос:

– Катрин, я был уверен, что вы придете!

Рагозин вышел из коляски и вместо того, чтобы предложить ей руку и помочь подняться на подножку, легко, словно пушинку, подхватил Катерину на руки и внёс в экипаж.

Их губы снова оказались совсем близко, и снова он легко, едва касаясь, поцеловал её.

– Григорий! – прошептала она, трепеща.

Рагозин приказал вознице трогать. На этот раз он не стал отстраняться, тем более что и сделать это в двухместной коляске было затруднительно, и даже не убрал рук с её плеч.

– Я волновался, что ты не придешь!

От этого внезапного перехода на «ты» у Катерины и вовсе закружилась голова.

– Как я могла не прийти после твоего письма! Куда мы едем?

– Тебе уже надоело мое общество?

– Нет, что ты! Наоборот! Я бы так и ехала с тобой целую вечность!

– Правда? Ты готова провести со мной вечность, Катрин? – глаза его демонически сверкнули в свете промелькнувшего фонаря. – Ты понимаешь, как это долго – вечность?

– Да! Да! – иступлено прошептала Катерина, её охватил жар и трепет, который она никогда ранее не испытывала. – И я хочу быть с тобой!

– Да будет так! – торжественно проговорил он. – Я подарю тебе вечность! Ты веришь мне?

Он сжал её в своих объятьях, невероятно сильных и жарких, и припал к её губам теперь уже страстно и одержимо. Их поцелуй был таким долгим, что Катерине едва хватило дыхания.

– Да! Да! – не помня себя от вожделения, прошептала Катерина. – Я верю тебе! Верю, как никому и никогда не верила!

– Тогда ничего не бойся! – прошептал ей на ухо Рагозин и снова жадно впился в её губы.

Крытая коляска мчалась по темным улицам вечерней Москвы. Куда она увозила девицу Лисицыну, та не знала. Да и зачем ей было это знать! Лишь одно она понимала с абсолютной для себя ясностью: прекрасный, словно взбунтовавшийся ангел, Рагозин похищал её из скучной, нудной жизни, в которой она до сего дня пребывала, и увлекал её в свой непостижимый и неизведанный прекрасный мир.

Глава 15.

Около половины восьмого вечера Руднев вызвал Белецкого к себе в мастерскую.

– Белецкий, я понял, что означает шифр! – воскликнул Руднев при его появлении.

– Мы же вроде и без того знали, что это вольное изложение откровений Иоана Богослова, – скептически проговорил Белецкий.

– Да, но мы не понимали, какое это имеет отношение к ритуалу!

– А оно имеет?

– Помнишь, как письмена были расположены на алтаре?