Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

Он проспал почти сутки. Хотя сон его и был крепок, Руднева мучили кошмары. Виделись ему разверзнутые склепы, задушенные женщины, мертвец под грудой камней и пожар в деревянном флигеле, всплывший откуда-то из потаённых глубин памяти, коих в обычное время Дмитрий Николаевич касаться не смел.

Глава 17.

Вернувшийся к жизни Дмитрий Николаевич первым делом отправился проведать Никитина.

Арсений Акимович очнулся уже от забытья и, хотя был ещё слаб, уверено шёл на поправку. Подле него неотступно дежурила Екатерина Афанасьевна, в голове и душе которой после всего пережитого наступила невероятная ясность и уверенность в своих чувствах к Никитину.

Рассказывать всё о происшествии на Ваганьковском кладбище друзья Никитину не решились, опасаясь, что для беспокойного и легко возбудимого Арсения Акимовича эта история окажется слишком уж волнительной, что было бы недопустимо при его теперешнем состоянии. Они лишь поведали, что стрелявшим в него, а позже и в Руднева, оказался Рагозин, по подлости своей решивший таким низким способом отомстить Дмитрию Николаевичу за оскорбление и перепутавший сперва Никитина с Рудневым. Уклончиво и несколько скомкано они также рассказали, что при случайном стечении обстоятельств Григорий Алексеевич погиб в результате несчастного случая.

Впрочем, товарищи могли бы и не так усердствовать в своей деликатности, поскольку всё внимание Арсения Акимовича было сосредоточено исключительно на Екатерине Николаевне, и рассказ друзей он выслушал откровенно вполуха.

Наблюдая за трепетной заботой девицы Лисицыной по отношению к Никитину, Дмитрий Николаевич испытал укол ревности, подумав, что был бы готов и сам валяться чуть живым на больничной койке, лишь бы эти огромные голубые глаза смотрели на него с такой же тревогой и нежностью. Впрочем, он тут же устыдился мелочности своих чувств и велел себе более о Екатерине Николаевне даже и не помышлять.

Поняв наконец в полной мере, что они лишние, Руднев и Кормушин распрощались с Арсением Акимовичем и Екатериной Афанасьевной.

– Что нового в университете? – спросил Дмитрий Николаевич, когда они с товарищем вышли из госпиталя.

Пётр Семенович принялся рассказывать последние новости, сводившиеся в целом к тому, что беспорядки не только не стихают, но и вышли на новый круг, подпитываемые ожиданиями предстоящего назначения нового ректора.

– Завтра собирается университетский совет, – сказал Кормушин. – Поговаривают, что его могут провести при закрытых дверях. Наши петицию пишут с требованием допустить студентов к голосованию.

– Господи, Пётр! – воскликнул Руднев. – Я тебя умоляю! Не ввязывайся ты больше ни во что! Будет уже с тебя!

– Да я вообще ничего, – поспешно открестился Пётр Семёнович. – Мне просто рассказали… Вот, кстати, держи!

Кормушин вынул из-за пазухи пачку типографских листков и протянул Рудневу.

– С ума сошёл! – ужаснулся Дмитрий Николаевич.

– Тут ничего запрещённого, Дмитрий, – успокоил его Кормушин. – Неужто ты подумал, что я бы тебя с прокламациями подставил? Это предвыборные обращения кандидатов в ректоры. Почитай и приходи завтра на совет.

На том они и расстались.

Дома Руднева ожидал Терентьев. Теперь, когда Кормушин с Никитиным более не прятались на Пречистенке, негласный запрет на визиты сыскного надзирателя в дом Руднева был снят.

– Поведайте-ка мне, Дмитрий Николаевич, что вы там думаете про Рагозина и убийства, – попросил Анатолий Витальевич после дежурного обмена приветствиями. – Белецкий с Кормушиным рассказали мне всё, что произошло в подвале, в том числе про то, что Рагозин говорил, и что в убийствах виновным он себя не признал. Вы, как я понял, в его невиновность верите, не так ли?

– Да, Анатолий Витальевич, абсолютно.

– И от чего же? Ваш Рагозин не то злодеем отпетым был, не то – сумасшедшим, в любом случае нет никаких оснований доверять его словам.

– Я, собственно, и не доверяю, – ответил Руднев. – Я уверен, что убийцей является третье лицо по нескольким вполне себе объективным причинам. Одну я вам уже несколько раз называл, и вы даже со мной в принципе соглашались. Способ убийства, да и сам его факт, не вяжется с ритуалом. Вторая причина заключается в том, что Рагозину не было никакого резона упирать на свою невиновность в свете всех остальных признаний. В частности, он же признался, что пытался убить меня.

– Покушение и убийство преступления несопоставимые, – возразил сыщик. – Наказание за одно – арестный дом, а за второе, вполне возможно, – двадцать лет каторги.

– Пусть так. Тогда есть третья причина. Рагозин сказал, что в Бутырской тюрьме перед ритуалом он выпил вино, которое «владыка», то есть, по сути, неизвестно кто, оставил для него на алтаре. Мы знаем, что в вине была белладонна, которую жертва не принимала. Если Рагозин и вправду выпил вино с белладонной, то уж точно не смог бы никого убить. Это же объясняет и незаконченность рисунка. Он начал ритуал и потерял сознание, в это время кто-то и задушил усыпленную хлороформом женщину.

– Что же, по вашему мнению, произошло в двух других случаях?