Язычник [litres]

– Ваш дом разрушен во время землетрясения и цунами. – Опять лицо его стало терпеливым. – И погибло все ваше имущество: вы сами написали соответствующее заявление на получение компенсации, и вы получили ее в полной мере. Или вы хотите сказать, что вы совершили преступление – смошенничали?.. – Он чуть помолчал и добавил внушительным голосом: – Уважаемая, в отличие от вас, любое наше действие и слово имеет законное основание.

Бабка вдруг хрипло засмеялась, широко разевая темную беззубость с редко расставленными желтыми кольями.

– А хер ты видал?

– Видал, – нашелся человек, – каждый день вижу. – Он заулыбался, уложил в папку бумаги, сунул ее под мышку и направился к двери, а вместо него к бабке наклонилось широченное лицо в веснушках.

– Старая, тебе час на сборы, мы уже устали с вами колупаться.

Бабку еще пуще стиснула обида, она затряслась:

– Чего удумал!.. Ты хто такой?! Ты хто такой, говорю?!

Громила покачал головой, отошел от нее, бросил:

– Сань, опять самим придется.

Он взял с кроватной спинки висевшее покрывало, расстелил на полу, открыл комод и стал без разбора вываливать вещи на покрывало. Когда навалил достаточно, увязал покрывало в толстый узел, принялся сооружать второй узел из простыни. Бабка разъяренно кинулась на него, впилась коготками в спину, громила качнулся, бабка едва удержалась на ногах. Тогда двое других людей в серой форме взяли ее за руки, отвели в сторону, один так и держал за руки, а другой сдернул с вешалки бабкино пальтишко, и они стали по очереди вдевать ее непослушные руки в рукава, на голову нахлобучили старую темную кроличью шапку, которую бабка надевала разве только зимой в сильный ветер. Потом усадили ее на табурет, уже ослабевшую, безвольную, и всунули ее ноги в войлочные башмаки, один башмак застегнули, но у другого молния была сломана, он так и остался с вывернутым верхом. Ее под руки повели на улицу, и только на пороге, хватанув свежего сырого воздуха, она завыла:

– Ой-ой-ой!.. – И захотелось ей, чтобы слезы брызнули из глаз, но, пока ее тащили к большой грузовой машине, в которой уже сидели люди, она, не успев опомниться, только выла, напряженная, побагровевшая. Слезы не шли, и ей самой было в диковинку, что все ее горе вдруг и отвлеклось как раз на то обстоятельство, что слез нет, а без слез она сама себе не казалась такой уж горькой: не могла она услышать саму себя; не понимала, ни что происходит с ней, ни что ей хочется сделать, ни что надо делать в такую минуту. И почему-то свербела назойливая мысль, что уже она все это видела, все переживала, да так давно, что страшно было вспомнить, но все это было: и люди в кузове машины, на баулах, котомках и чемоданах, и люди в форме, с автоматами, и еще что-то, тенью ускользающее – запахи, выкрики, ругань?.. И всегда, любого человека при подобных повторах жизни обдает внезапной тоской, так и бабкину грудь настолько стиснуло, что вой в ней пресекся. Ее подтащили к грузовику, сунули к большому черному колесу, будто лицом хотели ткнуть в ребристую резину, но не ткнули, пока оставили, понимая, что она никуда не денется, не сбежит. Она же плечом легла-оперлась на колесо, все еще не веря действительности – настолько быстро вертелось перед ее глазами время, как никогда быстро – ни продыху, ни минуты, чтобы сообразить. Но она уже знала тем подспудным знанием, которое и животным доступно, что все отсеклось: тот мир, отстоящий теперь от нее всего на шаг, уже был не ее. Она как будто сквозь толстое мутное стекло увидела: по дороге со стороны соседних домов шли какие-то люди, человек пять или шесть, но двое, в серой форме, сняли автоматы с плеч и пошли им навстречу, преградили путь, стали о чем-то говорить, люди повернули, отошли подальше, но совсем не ушли, молча остались в удалении.

Наверху что-то стукнуло, старуха задрала голову, увидела нависающее над ней из кузова лицо, показалось оно знакомым, но старуха отчего-то не могла понять, кому оно принадлежит, пока не сказало оно ядовитым голосом:

– Что, Манька, пялишься, допрыгалась? – и тут же обрело черты – морщины, сухость и утопленные в старости серые глазки Ивана Ивановича Куцко.