Язычник [litres]

Она не поняла его слов, посмотрела в сторону, увидела Сан Саныча в милицейской форме, непричастно жавшегося к задворкам, бочком к сарайчику, он смотрел себе под ноги и ковырялся сапогом в песке. Увидела еще двоих в серой форме, тащивших по узлу из дому, и тут же увидела Арнольда Арнольдовича. Стояла обок дома машина его: новая, большая, черная, блестящая. Да открылась в машине дверь, как в иной мир, в иное государство, обнажив бархатное черно-красное нутро, оттуда и явился Арнольд Арнольдович, широкий, со сдвинутым переносьем, взирающий мимо людей и сквозь людей, взирающий мимо всего, что было перед глазами, – взирающий в свои свершения. Бабка знала этот его взгляд хозяина, настоящего хозяина, не по названию. И трепетала под его тяжестью. Тут вдруг она ринулась к Арнольду Арнольдовичу, за несколько шагов рухнула на колени, хотя и не чувствовала ни порыва так сделать, ни необходимости, но, управляемая неясным побуждением, пошла к нему на коленях, опираясь о землю правой рукой, а левой машинально придерживая пакет за пазухой.

– Арнольд, Арнольдик… – тихо, но с истовой подобострастностью заговорила она. – Спаси и сохрани. Спаси и сохрани.

– Да что я, теть Мань… – Он попятился к своей машине, растерянно выставив вперед руку. – Я-то при чем?..

– Арнольдик, Христа ради помоги… Говорят, что ты мой дом отнял.

– Теть Мань, ты чего мелешь, чего мелешь?! Я – отнял…

Но со спины старухи, из машины, сказал мужской голос, грубый, но опавший, уже сдавшийся, грубый, хриплый только от отчаяния:

– Он, па-ла! Он наши дома за бесценок скупил.

– За бесценок? – взъярился Арнольд Арнольдович. – Да ты знаешь, какие деньги я выложил за твою развалину?.. – Но тут же умерил вспышку: маска его, побагровевшая было, обдалась легкой бледностью, он даже улыбнуться сумел: – Не будь ты старым пнем, я бы с тебя за па-лу взыскал, прыщ.

– Как жеть так, Арнольдик? – простонала старуха, преклоняя голову еще ниже и набок выворачивая ее, рукой пытаясь достать до массивного коричневого башмака.

– Иди в администрацию, теть Мань, они продавали – я купил. Не я бы, так другой… – Он опять стал тверд и целен, близко поставленные брови его привычно сошлись еще теснее. Ему теперь как бы все равно стало, что бабка елозит перед ним: да хотя бы она стала лизать его башмак, он не тронулся бы с места – ее личное дело. Но бабка пискнула:

– Мы же сродственники никак, Арнольдик, ведь невестка моя – тетка твоя родная…

– Родственники? – процедил он, багровея, но все-таки не глядя на нее. – Мне такие родственники… Голытьба пропитушная. Седьмая палка в соседнем плетне – ты мне родственница… – Он покачал головой, хмыкнул: – А хочешь – купи у меня этот дом. Я дорого не прошу: пять тысяч баксов.

– Пять?.. – пролепетала бабка, будто не понимая смысла цифры.

– А то, – Арнольд Арнольдович чуть улыбнулся. – Придут японцы, они дадут десять. А вон Удодов за семь выкупил. И ничего, остался жить со всем семейством.

– У меня столько нету… – молвила она.

– Ну а я тебе не спонсор. Я на твоей внучке и так изрядно потерял. – Он обошел ее, направился в дом и оттуда донесся его басистый голос: кому-то он там давал указания.

Бабку опять взяли под руки, отвели к машине и теперь подняли в кузов, посадили на баулы, кинули на плечи что-то, она не сразу и сообразила, что это ее собственное ватное одеяло.

Кроме Ивана Ивановича, были в кузове еще люди: один в серой форме и Валера Матусевич с женой, оба пьяные – она спала, откинувшись на баулы, но он сидел тупым отечным истуканом, с синяком под глазом. Однако, увидев бабку, Валера стал силиться что-то сообразить и наконец выдавил:

– А я сам, сам, слышь ты… Я сам еду. Настогрызло мне… – Он разъярился, попытался привстать. – Манал я их!.. Я сам еду!.. – Ему трудно было говорить и тем более свирепеть; осоловевший, он плюхнулся на место, ловя рукой опору сбоку, замолчал.

Бабка сказала неизвестно кому:

– Дай закурить… – Никто не услышал ее за общим шумом, и тогда она прикрикнула: – Дай закурить, ёпть!

Человек в сером придвинулся к ней, сунул ей в губы сигаретку, поднес огонек. Бабка стала затягиваться и задумчиво проронила:

– Ну… табак плесневый, дай другую.

– Хороший табак, старая, не дури…

Но ей все-таки дали вторую сигарету, бабка сунула ее за пазуху. Выкурив половину первой сигареты, она плюнула себе в ладонь, окунула малиновый уголек в слюнки и, погасив, так же рачительно спрятала окурок.

Арнольд Арнольдович вышел из дому на порог, сам вынес последний узел с бабкиным добром, донес его до машины, не глядя, бросил в кузов, узел ткнулся в Валеру и повалил его набок. Валера помычал, удобнее укладываясь на баулах, и сомкнул глаза, уплывая в муторные сны. Арнольд Арнольдович громко сказал:

– Можете опечатывать.

И тогда у дверей появились человек в велюровой кепке и Сан Саныч, они стали что-то делать с замком на двери.

Но они прервались на минуту, один из людей в сером спросил:

– А этот кто? Чего он здесь?

Бабка посмотрела, куда он показывал пальцем, и увидела в сторонке сидевшего на низком штакетнике Бессонова. Он сидел безобидно и покорно, согнувшись, может быть, от усталости.