Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики

Американский лингвист-генеративист озаботился вопросом, относятся ли к языку грамматически неправильные предложения в той же мере, что и грамматически правильные. Кроме того, был поставлен вопрос о границах правильного и осмысленного (то есть значимого в семантическом смысле). С его точки зрения, оба приведенных выше предложения равно бессмысленны, но второе еще и является грамматически неправильным, а значит, не относится к множеству предложений, составляющих английский язык. Что касается первой фразы, то, при всей семантической «нелепости», она признается синтаксически корректной и, стало быть, укладывается в структуру существующего языка.

Обсуждение этих искусственных примеров Хомского вызвало немало интерпретаций в мире лингвистики67. Однако нас особо интересует полемика с этими примерами Р. О. Якобсона, откликнувшегося на данную дискуссию в своей статье о Ф. Боасе. В целом отмечая изобретательность лингвистического эксперимента Хомского в построении «полностью несемантической теории грамматической структуры», русский лингвист указывает на в действительности обратную значимость выводов американского коллеги. По мнению Якобсона, такие фразы, как «Бесцветные зеленые идеи яростно спят», как раз наиболее ярко высвечивают вполне осмысленные категории нашего сознания. Ему сразу приходят на ум поэтические тропы, которые напоминают эту фразу: «Зеленая мысль в зеленой тени» поэта Э. Марвелла и «все тот же ужас, красный, белый, квадратный» из Л. Толстого. Почему идеи не могут впасть в сон? Стоит ли смешивать онтологическую нереальность с бессмысленностью? Якобсон против хомскианского тезиса (высказанного в тех же «Синтаксических структурах») о том, что подобные выражения обладают «более низкой степенью грамматичности».

Для Якобсона, вышедшего из кругов русских футуристов, обе фразы Хомского выглядели вполне успешными и осмысленными после экспериментов Маяковского, Хлебникова и Крученых. При семантической и синтаксической аномальности она могла бы быть и неаномальной в каком-либо поэтическом контексте. Как показали Якобсон и после него Б. А. Успенский, такая фраза вполне могла бы выглядеть семантичной и даже синтаксичной в поэтическом или фольклорном контексте. Что, собственно, не преминуло реализоваться в стихе еще современника Хомского и Якобсона – Д. Хаймса (тоже, кстати, структурного лингвиста). Стихотворение названо фразой Хомского и будто бы раскодирует ее в поэтическом тексте68:

«Colorless green ideas sleep furiously»

Hued ideas mock the brain

Notions of color not yet color
Of pure and touchless, branching pallor
Of an invading, essential green.

Ideas, now of inchoate color

Nest as if sleeping in the brain
Dormant, domesticated green,
As if had not come a dreaming pallor

Into the face, as if this green

Had not, seeping, simmered, its pallor
Seethed and washed throughout the brain,
Emptying sense of any color.

Two for Max Zorn, 1957

[цит. по Yaguello 1998: 119]

Хомский вряд ли интересовался поэтическим контекстом своего времени, хотя мог бы найти аналоги подобных высказываний в творчестве соотечественников – экспериментальных поэтов Г. Стайн и Э. Э. Каммингса. Ему важно было продемонстрировать лишь один из коренных постулатов своей лингвистической теории – неэквивалентности понятий грамматичности и осмысленности. Якобсон выдвигает против этого аргумент «семантической значимости» подобных алогичных высказываний, апеллируя к текстам русских футуристов:

В одном из словарей русского языка прилагательное беременный снабжено пометой «femininum tantum», поскольку «беременный мужчина» немыслим. Однако в самом этом предложении прилагательное беременный использовано именно в форме мужского рода; кроме того, «беременные мужчины» фигурируют в фольклоре, в газетном юморе и в стихах Давида Бурлюка: «Мне нравится беременный мужчина, прислонившийся к памятнику Пушкина» [Якобсон 1985: 236]69.