Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики

Основной вопрос поэтики таков: «Благодаря чему речевое сообщение становится произведением искусства?» Поскольку содержанием поэтики являются differentia specifica словесного искусства по отношению к прочим искусствам и по отношению к прочим типам речевого поведения, поэтика должна занимать ведущее место в литературоведческих исследованиях.

Поэтика занимается проблемами речевых структур точно так же, как искусствоведение занимается структурами живописи. Так как общей наукой о речевых структурах является лингвистика, поэтику можно рассматривать как составную часть лингвистики [Якобсон 1975: 194].

Термин «лингвистическая поэтика» не появляется в указанных статьях Якобсона. Однако в комментариях к своей переписке с Н. С. Трубецким он позже отмечал, что в 1950–1960‐е годы систематически разрабатывал «свою программу лингвистической поэтики (linguistic poetics)» [Письма и заметки 2004: 22]. Вообще говоря, словосочетанием «лингвистическая поэтика» пользовались еще в 1920‐е годы В. М. Жирмунский (называвший Якобсона ее «крайним представителем») и Б. М. Энгельгардт, но не в качестве термина. Терминологический и дисциплинарный характер это наименование приобретает у советских и немецких ученых, следующих за программой Якобсона.

Пожалуй, самое раннее изложение основ «лингвистической поэтики» мы встречаем в статье В. П. Григорьева 1979 года. В частности, здесь формулируется обновленное определение поэтического языка как

языка с установкой на творчество, а поскольку всякое творчество подлежит и эстетической оценке, это язык с установкой на эстетически значимое творчество [Григорьев 1979: 77–78].

Особо отметим эпитет «эстетически значимое», которым пренебрегает Р. Якобсон, оставаясь на некоторых позициях русской формальной школы. В фокусе лингвопоэтического исследования, согласно Григорьеву, оказывается поэтическое слово как «экспрессема».

Лингвопоэтическая школа, во главе которой стоял В. П. Григорьев, по сей день продолжает плодотворные исследования языка художественной литературы. В частности, О. Г. Ревзина разрабатывает системно-функциональный подход в лингвопоэтике [Ревзина 1989; 1998]. С. Т. Золян противопоставляет свою «текстоцентричную» модель поэтического языка «словоцентричной» [Золян 2016]. Успешно развиваются основанные на идеях Григорьева «поэтическая лексикография» (Н. А. Кожевникова, Л. Л. Шестакова, А. В. Гик, З. Ю. Петрова); «поэтическая социолектология» (О. И. Северская), «поэтическая филология» (Н. А. Фатеева).

Практически все указанные подходы российских ученых привержены постулату о языке художественной литературы как особому под- или над-языку национального языка. По заключению Ю. С. Степанова, язык литературы в зависимости от общества и традиции в большей или меньшей мере отличается от повседневного языка, а правила художественного языка всегда отличны от правил языка обиходного. Важным положением является также то, что язык литературы исполняет эстетическую функцию национального языка [Степанов 1990].

Несколько иными, но отчасти сходными путями лингвопоэтика развивалась в немецкоязычном мире. Здесь были заложены основы текстоцентричной поэтики. Из ученых, внесших вклад в немецкую лингвопоэтику, стоит отметить чешско-немецкого семиотика Р. Познера – наследника Пражской лингвистической школы. В частности, он разрабатывал вопрос о «поэтической коммуникации» и «текстовой семиотике» художественной литературы [Познер 2015]. С русской традицией изучения языка литературы немецких ученых роднило посредничество чешского структурализма, одинаково актуальное для обеих национальных школ, а также внимание к художественному тексту как принципиально отличному по устройству от иных текстов (этот аспект особенно сближал немецко-чешскую науку с Тартуской школой Ю. М. Лотмана).