Язык за зубами

С остальными словами предугадать, когда наступит пробел, невозможно. Вдруг фраза останавливается и встаёт на дыбы, обрубается на краю обрыва. Предотвратить встречу с этой дырой нельзя. Бывает, что ещё один короткий звук вырывается и тут же застывает – последний камешек, летящий в пропасть. Тогда бабушка пытается разогнаться, чтобы над ней проскочить. Она повторяет слова, которые только что произнесла, как ученики у доски пытаются найти в себе следующую строку стихотворения. Повторяет их раз, два, три. Она шевелит губами, щурится куда-то вверх, рычит. Кажется, что во рту она трясёт приманкой для только что скрывшегося беглеца. Он ещё тут, где-то совсем рядом, щекочет ей внутреннюю полость рта, прячется за голосовыми связками. Она пытается заманить его, как Лиса уговаривает Колобка залезть к ней на язык. Но в последний момент – вжух! – он уворачивается, скатываясь в самый дальний сусек её памяти. Тогда досада зарождает в бабушке новый звук, похожий на стон, исполняющий функцию зова о помощи. Вместе с ним двигается указательный палец её здоровой руки. Палец показывает направление: туда, он побежал туда, лови его, лови, о ты, которая быстро бегаешь.

Охота на слово открыта. Я превращаюсь в борзую бабушкиного языка. Исходя из контекста следует быстро обозначить тематический периметр и постепенно сужать кольцо. Это в доме? В комнате? Это напиток? Еда? Это можно купить в магазине? При первой же наводке, ату! я несусь вперёд. Ищи, неси, отдай, ищи, неси, отдай, ищи, пока не найдёшь нужное слово.

Не всегда получается схватить слово целиком, иногда приходится извлекать его постепенно. На даче телевизор не нужен никому. Бабушка сама по себе – Поле Чудес, только без подарков в студию. Мы разбиваемся на две команды: я с бабушкой против её памяти. Если к нам присоединяются дедушка или сестра, можно собрать до пяти игроков. Больше не надо, а то бабушка начинает нервничать.

Дедушка блестяще ловит слова целиком. А мне лучше всего даются послоговые роды. Я акушерка бабушкиного рта. Тут, как в игре в Балду, лучше всегда начинать с гласных. Это статистика. Начинаем с А. Ба. Да. Фа. Та. Ра. Голова пролезет – всё пролезет. Ка. На. Ла. Па. Га. Га! Га-мак! Гамак! Бабушка выталкивает слово и повторяет его ещё несколько раз подряд, как в фильмах, когда объявляют Девочка! У вас родилась девочка! Это первый крик речи, которая расправляет лёгкие и вновь может двигаться вперёд. Когда поиски слова особенно изнуряющие, бабушка произносит его только один раз, а затем покачивается взад-вперёд, тихо покрякивая.

Но на этот раз ситуация другая. Слово, которое меня интересует, бабушка уже давно произнесла, и не раз. Я хочу понять, что оно значит, но не хочу никого спрашивать. Вера, что тебе? Я пропускаю имя сестры и сразу перехожу к эксперименту. Подхожу ближе и говорю: Бабушка, я еврей. На лице бабушки молниеносно что-то напрягается, проскальзывает и вырывается криком. Вера, ты русская! Бинго. Значит, еврей – это не русский. Значит, мой папа не русский. А кто же он тогда? Я слышу, как приближаются шаги настоящей Веры. Чаще всего сестра умеет на слух распознавать, когда бабушка зовёт Веру-Веру, а когда Веру-не-Веру. Но тут раздался крик, поэтому она идёт проверять на месте. Что у вас тут происходит? Сестра смотрит на меня. А я еврей, говорю. Вера! – кричит бабушка. На этот раз это снова Вера-не-Вера. Понятно, говорит Вера-Вера. Значит, во-первых, «еврей» – это мужчина, про женщин говорят «еврейка». А тебя так вообще в церкви крестили. Так что ты по-церковному Пелагея.

Затем сестра достаёт из холодильника белую миску с потрескавшейся эмалью, в которой лежат мини-какашки – бабушкин кулинарный шедевр. Она их готовит специально для меня. Знает, что я их обожаю. Сестра берёт себе две штуки, ставит миску на стол и уходит обратно в комнату. Мы с бабушкой молча смотрим друг на друга.

В знак примирения мы тоже едим по какашке. Запиваем кефиром. Какашки – в книге рецептов их вычурно величают шишками или картошками, на которые они совершенно не похожи. Какие же это шишки или картошки? Это самые настоящие какашки. Идеальные маленькие фекалии, бережно вылепленные из смеси какао, сгущенки и песочной крошки.

Вечером я думаю о Пелагее. Да, что-то смутно припоминаю. Низкий голос, беспрерывно что-то напевающий. Борода. Огромная чаша, в которую окунают мою голову – или погружают целиком? Золотистая ложка с горькой чёрной жидкостью. И что же, из-за этого я не еврейка? Я, конечно, хотела бы расспросить об этом маму, но она в Москве, проходит обследования в поликлинике.