Язык за зубами

Я такой видела в передаче про Галапагосы. Это такие острова, на которых живут гигантские черепахи. Гигантские черепахи бывают ростом с пони или осла. Может, даже больше. В этой передаче показывали черепах, которые спариваются. Сначала одна лежит нормально, а вторая на неё залезает. Затем та, что сверху, начинает активничать, в разгаре усердия открывает клюв и начинает издавать гортанные звуки. Вот тут-то у неё язык и видно. В контрасте. На фоне сухого и серого рта выделяется розовый влажный язык.

Когда угроза сердечного приступа позади, дедушка открывает глаза, мы смотрим на потолок и болтаем. Иногда он рассказывает про то, что случилось на болоте, но только если бабушка недалеко. Если бабушка с нами в комнате и я слышу слово «окружение» – значит, сейчас дедушка будет рассказывать про болото. История про болото начинается с первыми днями войны. Дедушке девятнадцать лет. Он уже несколько суток подряд продвигается со своим полком, когда они понимают, что попали в окружение. Повсюду вокруг враги. Командиры срывают с себя знаки различия, просят рядовых солдат идти подальше от них, чтобы враг не опознал командующих. Дедушка не командир, он солдат-снайпер. И в какой-то момент он оказывается совершенно один. В подлеске, посреди болота. Он понимает, что окружен. Он слышит приближающийся лай собак. Он садится на бревно. Достаёт свой пистолет, смотрит на него и сомневается. Он спрашивает себя: Что мне делать, застрелиться?

В этот момент его рассказа бабушка издаёт истошный крик. Это не человеческий крик, а истинно животный рёв. Она поднимает свой единственный кулак и трясёт им в сторону дедушки. Не смей, – кричит бабушка, – не смей. Этот крик действует на дедушку словно приказ, и он замолкает. Каждый раз. Каждый раз, на одном и том же месте, своим криком бабушка его спасает. Она никогда не даёт ему нажать на курок. Она кричит так громко, что, вероятно, он услышал её из будущего ещё тогда, когда сидел с пистолетом в руке посреди болота.

Эта история всегда заканчивается посреди болота. О том, что было дальше, мы не говорим. Затем бабушка признаётся дедушке в любви, они осыпают друг друга троекратными поцелуями, и мы переходим к чему-нибудь другому.

Раньше во время истории про болото я всегда смотрела на дедушку. Теперь я смотрю на бабушку. Смотрю, как взмывает и трясётся её кулак. Смотрю на него и думаю, что она без тени сомнения готова размазать по стенке любого, кто посмел бы хоть пальцем дотронуться до её Вани. Меня в том числе. Она разнесёт обидчика. Просто раздавит между своих пальцев с неровными ногтями. Любого. Каждого, если их несколько. Одного за другим. Она это и не скрывает. Иногда она поднимает свою работающую руку, сжимает её в кулак и заявляет: У меня она всего одна, но… Вместо конца фразы бабушка трясёт кулаком и рычит. Это великолепное рычание. Совершенно ясно, что она имеет ввиду. Рычание настолько мощное, что мне становится смешно. Этот звук похож на треск ледника при столкновении с лавой вулкана. Моя бабушка – аффогато[5]. Она видит, что я смеюсь и тоже начинает смеяться, а потом петь. Тем же кулаком, которым она только что давила воображаемых врагов, она машет в воздухе и поёт. И вдруг в её взгляде как будто опускается занавес. Что-то внутри приземляется. Она опускает руку и замолкает.

* * *

В первый раз в жизни мамин акцент я услышала в машине, на заднем сиденье нашей Рено-19. Мы возвращаемся из Москвы. Аэропорт Сент-Экзюпери, длительная парковка – сектор P5. Сестра хочет включить Нотр-Дам де Пари до Сент-Этьена. Я против, голосую за Джо Дассена. Пока она ищет свою кассету в бардачке, я блею Белль в тональности оленьего мычания. Мама говорит, что ну всё уже, хватит, но одновременно смеется, поэтому я продолжаю. Тогда, pianissimo, контрапунктом, она начинает напевать припев. Что-то из женской партии. Может быть, Флёр-де-Лис.

В это мгновение я слышу его впервые. Русский акцент моей мамы. Переливающиеся звуки, скользящие, как для примерки, по французским слогам. В них тут и там образуются шёлковые складки, хотя кажется, что они могли сложиться и по-другому. Как только я это услышала, тут же убрала Гару. Я поскользнулась, пролетела сквозь перегородку. Как я могла слушать маму на французском, а не на русском?

Раньше я думала, что говорить по-французски без акцента – значит говорить так, чтобы никто не мог догадаться, что я русская. Так, чтобы никто не мог спросить, откуда я и что меня сюда привело. Но в городе Сент-Этьене можно говорить по-французски без акцента и всё равно иметь акцент. В Сент-Этьене акцент означает сент-этьенский акцент. Он же акцент Стефануа. Он совместим. Сент-этьенский акцент + русский акцент. Сент-этьенский акцент + русский + пригородный. А ещё есть говор гага. Я долго не знала, что говор гага понимают только в регионе Форе, в окрестностях Сент-Этьена, что, если выехать за его пределы, никто не говорит про беззубых, что они «берщу».