– Первый, кто попробует перейти на ту сторону, будет расстрелян на месте за неисполнение приказа, – вскинул он револьвер вверх.
Рассел рассмеялся:
– И ты думаешь приказывать нам, капитан, в таком тоне?
– Конечно. Звездно-полосатым флагом и моими капитанскими погонами, – невозмутимо отозвался тот.
Билл придвинулся ближе:
– Оставь, Нат, – произнес он. – Ты здесь всего лишь чужой капитан из Виргинии, а мы сто лет прожили, и не тебе менять здешние порядки, не думай, что тебя кто-то послушает, как всегда было, так все будет и дальше… За меня все ребята.
Он выхватил свой кольт из-за пояса:
– Я ведь могу просто застрелить тебя, и никто ничего не узнает. А мне достанутся твои погоны капитана.
«Дурак», – просто и спокойно подумал Лэйс. «Дурак», – подумал уже и на самого себя. Вот так всегда, как и говорят ведь, дьявол в мелочах. Не заметил и сказал на человека.
Нельзя. Ничего нельзя. Можно только стоять в своем избранном сейчас правосудии до конца. Это уже его капитанские погоны. Так все сказано апостолом Павлом:
– Поступай, как знаешь, Билл, – заметил он. – Но, знаешь, мой тебе совет – не поднимать мятежа.
– Мне не нужна твоя кровь, Нат, – сказал Билл Рассел. – За твою кровь не назначена цена, как за скальпы индейцев на том берегу. Просто уступи дорогу.
– Я ведь все сказал, – отозвался Натаниэль.
Ответная усмешка Рассела не предвещала ничего доброго. Лэйс пожал плечами и остался на прежнем месте. Остроконечные верхушки вигвамов поднимались где-то там, за его спиной, мир и жизнь на другом и на этом берегу решались сейчас в этом безмолвном и хрупком противостоянии сил. Сила уступала силе. Он вздохнул. Но они не знали. Мученической православной крови уступает все.
Потому что все равно ведь главное – не власть и не сила. Сказал Понтий Пилат: