Идеально другие. Художники о шестидесятых

Искусство уже не представляет собой какую-то драгоценность, это повсеместно. Сам художник — драгоценное явление, но талантов я пока не вижу. В Третьяковке я видела какие-то бумажки, болтающиеся на нитках, или у Церетели в музее — полная профанация, в коридоре французы, какой-то шкаф стеклянный, где развешаны бумажонки, нитки, непонятно для чего. В Третьяковке вешают на нитках какую-то ерунду, Прокофьев, Слепян — зачем же оболванивать? Выставка Турецкого в Третьяковке была позорищем, набрал каких-то лифчиков, трусов. Но сейчас многие ничего не умеют и берутся. Что это дает сердцу или уму? Мне это неинтересно. Армана я не знаю и не хочу знать. Было почеркушество, но надо отделять его от формы, массы, что несет в себе новое искусство. Наше время скользкое и тяжелое, такого никогда не было. Правда куда-то испарилась, остался голый остов, а искусство — это искусство, выше этого ничего нет. Я в девятый раз здесь, и то, что я видела, меня отталкивало, это все слишком придумано, искусство выдумать невозможно. Искусством должен руководить сильный, честный человек, а что эти девчонки в Третьяковке могут сделать? Сегодня они любят Рогинского, он стал модным, а нравится он им или не нравится — неизвестно.

Там же устроили, на мой взгляд, нарочито чудовищную экспозицию всех этих Налбандянов, Герасимовых. Зачем-то абхазы и узбеки — лишь бы показать, из кого состоял Союз художников. Но ведь это не метод — брать национальность и представлять ее в таком виде. У Тани Кашиной мне попалась в руки книжка, «Члены МОСХа», и я стала смотреть, кто же такие — члены МОСХа. Я никогда не думала, что такое количество членов МОСХа

— из Средней Азии. Значит, цель советской власти была насаждать людей этого происхождения, как в первых своих правительствах. В Третьяковке очень мало хороших скульптур. У Коненкова все работы какие-то корявые, незаконченные. Сандомирская была хороший скульптор в 20-х годах, а потом стала делать головы из каких-то пней. Даже в Прилуки к нам приезжала, искала пни, тонировала, натирала воском. Но «Материнство» ее был просто шедевр. Матвеев большой был мастер, делал шедевры советского реализма — у «Лежащего мальчика» чувствуется, как все мышцы расслаблены. Оставили бы левый МОСХ — Никонова, Андронова, бог с ними. Но это зачем показывать? Ведь это правда — не искусство!

В Третьяковке надо пройти по всем залам мимо этой помойки и только потом перейти к горсточке художников-шестидесятников, как нас называют. Но и там ничего нет, жалкое собрание, пустота. Есть отдельные хорошие картины, но рядом висит Белютин, мутивший воду при Хрущеве, — его картины не несут никакой ценности, они не реализованы по сюжету. В Третьяковке очень хорошая картина Плавинского висит, настоящая. А мои, да и Рогинского, сняли. А я ведь дарила графику, довольно много листов, был бы интересный аккорд, а не какая-то мишура. Рядом со мной повесили Рухина — какой-то бородатый человек распят на кресте. Рухин был невоздержанный бородатый пьяница, художник случайный, подражатель Немухина, внимательно смотревший мои картины, где какие мазки и разрезы, да и картина эта не его, а его жены Гали. Из него сделали художника, Нортон Додж возвел его в невероятную степень. Были хорошие коллекции у Русанова, у Жени Нутовича — Третьяковке нужно было предложить деньги и выкупить их. Но на искусство у музеев денег нет. Однажды я пришла в комиссионный на Фрунзенской, купила вазу советского производства, с псевдорусской росписью, которая стояла там два года. А рядом стоял черно-белый портрет священника, Шилова, очень слабый, совсем не художество. Но его поддерживает правительство, а современное искусство никому не нужно.

Кто из художников «Второго авангарда» вам близок сегодня?

Думаю, что «Второй авангард» — название неправильное, но явление интересное само по себе, безусловно. Трудно ответить, чтобы никого не обидеть и не затронуть. Я не могу никого обижать, это мои приятели, мои товарищи, я всегда их любила и относилась к ним хорошо. Единственный, кого я оцениваю отдельно, — это Дима Плавинский. Он, безусловно, настоящий художник, очень талантливый во многих областях. Такой смешной пришел на мою выставку. Он очень интересный парень, Плавинский. Как он природу чувствует, каждый лист, каждый завиток. И эта кобра, которую я у него увидела, очень красивого цвета. Я была у Димки, он показывал мне свои достопримечательности: срезы камней дерева, из Бразилии он вывез друзы невероятные таких размеров. У него два кота, а раньше вараны жили. Из других рук, когда они уезжали, они в рот не брали. А теперь вдруг вытаскивает из-под батареи черепаху. В Третьяковке очень хорошая картина его висит, настоящая. Сейчас есть замечательная книжка о Плавинском, составленная и напечатанная в Италии галерейщицей Мими Ферц, которая выставляла его в Нью-Йорке. Масса редких фотографий маленького, прелестного мальчика, матери, отца. Много работ, в конце идут какие-то рассказы, которые он написал.