Идеально другие. Художники о шестидесятых

Историю с тем, что они переписали состав моих красок, Женя придумал для красоты — я чего-то такого не помню. Приходили Сикейрос с Гуттузо, потом мы вместе пошли в ресторан. Гуттузо жаловался Сикейросу, что был у старого Пикассо, который показывал ему ужасные картины, огромное количество и все полная дрянь. Пикассо говорит: «Давай выберем лучшее!» — «Я смотрел-смотрел — а там и выбирать не из чего». Один жалуется другому на третьего, а Женя Евтушенко мне переводит! Еще раз я был у Гуттузо незадолго до его смерти, вместе с Женей. У него был рак печени, и он об этом знал. Он пил довольно много, при мне часто прикладывался, но оставался трезвым, не качался, не был пьяным. Потом уже отца моего вызывали — Женя Евтушенко привел итальянских коммунистов. Надо сказать, что отец был человеком партийным, коммунистом, но для него член ЦК был Ворошилов — бог просто. Мой папа членов ЦК в газетах только видел. А тут входят простецкие молодые ребята, которых Женя представляет как членов ЦК итальянской компартии. Которые садятся с нами за стол, достают селедку, достают бутылку водки, сидят, хохочут, ничего из себя не корчат, со мной по-дружески и с ним как с равным. А не как вельможа важный. У Жени было много денег, и мы пошли в ресторан. Я возвращаюсь, а отец говорит: «Ты знаешь, где я был?» Сразу, как только мы вышли, звонят: «Николай Иванович, вы можете прийти?» — «А я могу!» Он всегда был мой сторонник и искренне их спросил: «В чем дело?» — «Кто привел?» — «Евтушенко, — говорит, знаменитый поэт. Но я вообще-то не знаток литературы. А что, не члены ЦК?» — «Да нет, — говорят, — члены, члены… Николай Иванович, вы же работаете на секретном заводе». А папа: «Так вы и следите, вы-то для чего хлеб едите!» И им нечего было отвечать.

Евтушенко называл вас ближайшим другом. Помогая всем на свете, он мало от кого получал благодарность.

С Евтушенко у меня была не то чтобы такая дружба, мы просто часто встречались и относились друг к другу с симпатией. Женя жил на «Аэропорту», я в Тушине, а «Сокол» и «Аэропорт» рядом. А так как я большой любитель был и выпить и просто побродяжничать, то часто к нему захаживал, а он летом часто приезжал ко мне на канал купаться. Вот одна история, маленькая сценка, какая была атмосфера. Я сплю, живу в квартире с родителями и сестрой. В восемь утра, когда мать с отцом собираются на завод на работу, раздается звонок. И ко мне в комнату, где я лежу на постели, вваливается следующая компания: Евтушенко, Аксенов, Бродский и Окуджава. И какая-то японка, студентка-славистка. Белла Ахмадулина вошла позже, потому что они поехали с какой-то вечеринки на канал купаться под утро. Белла купалась прямо в платье и пришла к моей маме, чтобы та дала ей что-нибудь сухое. При этом они сразу же вытащили три или четыре бутылки вина, потребовали стаканы, и, лежа в постели, я в полном смысле слова принял на грудь. Меня подняли, мы все влезли в Женин «Москвич», один на другого, и куда-то поехали. Когда мы проезжали мимо милиционера, Вася Аксенов громко запел: «Хотят ли русские войны?» На всякий случай, чтобы, если милиционер остановит нашу машину, он знал, кого останавливает. Окна были задернуты. Когда мы подъезжали, первый свалился Окуджава, сказал: «Я, ребята, старый и больной — отпустите меня домой!» Его отпустили, Бродский тоже куда-то делся. Потом мы поднялись к Жене, где Женя свалился с ног, просто заснул. Я его редко таким видел. И тогда я, Вася и Белла вышли вниз и зашли добавить в какую-то столовую, где Белла закурила. Было одиннадцать утра. К ней подошел какой-то человек и сказал, что здесь курить запрещено. На что Белла не обратила никакого внимания. Тогда он у нее вытащил сигарету, разразился какой-то скандал, их увели в милицию, и я остался один. Но Белла там познакомилась с милиционером, который потом все время приходил к Жениной жене Гале и Белле, они жили рядом, выпивать.

Черная, подвальная богема жила иначе, чем Женя.