Значит, выставлять не хотели — каждому свое. Ведь у Оскара очень персональное искусство, кто же его будет раскручивать? Если бы семь человек делали одно и то же, тогда, может, кто-нибудь и заинтересовался бы. Приехал человек на Запад, тоже никому не нужен, толкача нет, спонсора нет, галерейщика нет, продолжаются московские дела — мольберт, гости, тусовка. Нет открытого пространства для культурной жизни. Тогда попадались сумасшедшие одиночки, как Александр Давыдыч Глезер, который поехал в 75-м году толкать свою коллекцию на Запад. Но он ехал со старым понятием XIX века — национального, племенного искусства. Когда его пригласили в Гран-Пале сделать бесплатно выставку, русских художников разбросали по стилям, а Сашка приехал с Майкой Муравник и сыном и собрал своих художников в один раздел. А Гран-Пале уже 50 лет ведет политику разброса художников не по национальностям, а по стилям — геометристы в одном месте, сюррреалисты в другом. И люди смеялись ходили. «Что это? У нас осенний салон, все по стилям, почему вы в кучку собрали художников — это несовременно, дико, глупо!» А у него всегда была идея протолкнуть разношерстных, и бездарных, и талантливых, под одним знаменем и продать куда-то. Ничего не вышло, все это провалилось, потому что работало в другом измерении, в другом пространстве. Ведь диссидентского искусства не бывает, бывает искусство плохое и хорошее.
Из простых соображений — они зарабатывали хорошие деньги в книжной графике. Самостоятельные картинки они делали для себя и ставили к стенке, это была их персональная молитва. Не соборная, когда выходит вся дивизия соцреалистов и молится товарищу Сталину. Здесь каждый человек с кистью в руках говорит с Богом и создает свое собственное искусство без надежды все это показать публике или продать за деньги. Все рисовалось в стол, как говорят писатели. Костаки мне рассказывал в конце 70-х годов, что его вызвали эти художники и сказали: «Георгий Дионисыч! Заберите наши картины, отдаем даром! Увозите их с собой за границу — может быть, там кто-то посмотрит, чем мы занимаемся!» Костаки сказал: «Братцы, я не могу позволить себе такую роскошь — забирать ваши шедевры, потом, как я буду все эти двери и афродиты вывозить!» Но Господь Бог услышал молитвы этих людей, и вовремя пришла перестройка, и пришли люди, которые вытащили этих художников из дыр и показали всему западному миру. Так что это было очень благородно с их стороны, что они не лезли к дипломатам на стенки со своими картинками.
Когда чуть-чуть появилась свобода выражаться, как тебе хочется, я имею в виду 60-е годы, люди не знали, что такое единая школа. Школа была только у Нусберга, артель кинетистов в какой-то степени соответствовала европейским стандартам. Группа организованных единомышленников, стилистически и эстетически связанных между собой, пробивается под командованием одного начальника. Его никто не толкал! Он был мотор, но денег не было — комсомол, единственный толкач его группы, жадничал. Ему приходилось с ним воевать без конца, говорить, что это не кинетическое движение философское, а орнаментальная бригада. Поэтому комсомольцы клевали, давали ему залы, он в цирке работал, а в 67-м году оформил площадь в Санкт-Петербурге к юбилею. Но при такой бешеной раскрутке он пять лет держался на личном энтузиазме. На Западе он мог найти единомышленников, но все это кончилось 20 лет назад — с Востока все приходит с опозданием. Рельсы иногда пересекаются, но потом расходятся заново. Здесь их представляли как передовую группу, которая соответствовала европейским и американским образцам. Но советской ветке кинетизма необязательно работать в Китае или Колумбии. Все надежды оказались несостоятельны. Все ниши были заняты, уже стояли бронзовые скульптуры зачинателей кинетизма, начиная от Александра Кальдера, который завернул скульптуру в движение, и кончая Пангели, последним кинетистом, монументы которого тоже двигались. Куда же Нусбергу приткнуться, кто его возьмет — ведь нужно достать спонсора! Все остальные на моей памяти — Свешников, Вейсберг, Ситников, Шварцман — работали в своем углу, ради самовыражения, без расчета на общество или выставки. О скандале с отъездом Слепяна в Польшу я слышал, об этом говорили. Сигналов Злотникова я не видел, с 55-го года по 75-й я видел много людей в Москве в разных кругах, но никогда не слышал о существовании Злотникова.