– Маленький Томми обиделся, да? – Крис достает тарелку из пищащей микроволновки и усаживается ровно напротив Хиддлстона. – Его мирок разрушили, заставили высунуться из скорлупы. А солнце глаза режет, да? Отвык от общения? Хочешь снова быть один? Не поверю. Тебе же больно так. Я чувствую. Никто не должен быть один. Тем более в такой ситуации.
–
– Повторяешься, – равнодушно говорит Крис и буднично начинает есть, – придумай что-нибудь новое, – это он говорит уже с набитым ртом.
– Не говори с полным ртом. Подавишься, – это Хиддлстон говорит автоматически. Забывая о том, что подобное говорить невежливо. Особенно чужому человеку.
– Заботливый, – с непонятным выражением комментирует Крис.
– Извини, – Том зло дергает плечом и встает, решив, что стоит включить чайник.
Воцаряется тишина, разбавляемая только тихим шумом закипающей воды. Хиддлстон отходит к окну и отодвигает жалюзи, выглядывая во двор. Глаза и правда режет от дневного света. Поэтому Том отходит к своему стулу и садится, не зная, куда себя деть.
В собственном, черт возьми, доме.
– Ночью ты был другим, – внезапно говорит Хемсворт. – Совсем другим. Настоящим.
– Думаешь, эта ночная истерика – мое истинное лицо? – со злым интересом спрашивает Том. – Я был не в себе. И я, кажется, извинился за все то, что сказал.
– Ты не извинялся, – Крис откладывает вилку.
– Значит, мне стоило бы, – Хиддлстон буквально чувствует, как Крис сверлит его взглядом, но глаз упрямо не поднимает.
– Ты трус, Том, – безапелляционно заявляет вдруг Крис, – хочешь меня оттолкнуть, чтобы спокойно просуществовать отпущенный год и в муках умереть тоже одному?
Хиддлстон буквально давится воздухом. Хочется ударить Криса, выставить из дома... Но вместо этого он только дергает плечом и равнодушно говорит:
– Да. Хочу, чтобы все было так. И если подобная тактика сохранения чужих жизней делает меня трусом – пожалуйста. Я буду трусом.
А Крис вдруг встает из-за стола, присаживается перед Томом на корточки, словно перед обиженным ребенком и тихо говорит, глядя в глаза:
– Я понимаю, Том. Я вижу, как тебе страшно. А страх в одиночестве – это путь к безумию. Поверь мне. Я знаю.
– Что ты можешь знать о страхе и одиночестве? – Тому вдруг становится все равно. Пусть Крис, если ему так хочется, остается здесь. Пусть говорит, что хочет. Думает, как хочет. Пусть. Только бы не лез в душу. Потому что... больно. Словно гноящуюся язву расковыривают пальцем. И копни Крис еще глубже... А может, и правда стоит рассказать ему все? И то, откуда эти шрамы.
– Я не дам тебе убить себя, Том, – Крис вдруг кладет ладонь на его колено и Хиддлстон вздрагивает, прикусывая губу. Даже через ткань одежды, он чувствует, какие у Криса теплые пальцы. Теплые, чуть жесткие, слегка шершавые на подушечках... И пронзает воспоминание. Как эти пальцы двигались внутри, как касались обнаженной кожи...
Господи!
А Хемсворт вдруг тоже как-то напрягается, подбирается, словно готовясь к чему-то... И Том дергается, стряхивая его руку.
Крис перехватывает его ладонь, больно сжимает и горячо выговаривает:
– Мы найдем выход. Я обещаю. У нас ведь есть время. Болезнь не вернется к тебе, слышишь?
Слова доносятся, будто через плотный слой ваты. В висках – набат.
Том резко поднимается со стула и выдыхает, чувствуя, как хрипит голос:
– Я в магазин. Нам нужны продукты.
Слишком много слов... Но реальность остается. И что бы ни значили все эти рассуждения – они пусты. Есть лишь действительность, которая все расставит по своим местам. Лучше раньше, чем позже.
Он расскажет Крису. Когда вернется. Выложит все. И тогда хваленое человеколюбие этого американца разлетится на осколки. Крису станет противно и страшно. И он пожалеет, что имел глупость дотронуться до жизни Тома.
И Том, сморгнув выступившие слезы, поворачивает ключ в зажигании.
___________________________________________________________
Попытка прояснить некоторые моменты. Я пытаюсь раскрыть все стороны отношений героев, поэтому прошу немного терпения. Ожидание оправдается в следующей же главе.
Прошу прощения за закравшиеся опечатки.
Глава 13. «Инициация».