Идегей

Полководца не сотворишь.

Голодающим не спасти

Путников, уставших в пути,

От Чингиза веду я свой род.

Пусть Идегей на престол взойдёт,

Голову мне велит отрубить,

Но ему никогда не быть

Падишахом, чей предок Чингиз.

Полководца, равного мне,

Чтобы победу добыть на войне,

Идегей никогда не найдёт,

Не разбираясь в благом и дурном,

Никому не воздаст он добром!»

Вольнолюбивый муж Токтамыш,

Все надежды на жизнь потеряв,

Голову высоко задрав,

К стае гусей обратился так:

«Стая серых вольных бродяг!

Вам не дано, перелётные, знать,

Кто безо всякой вашей вины

С озера вас посмел прогнать,

А меня — из родной страны.

Это решил наш враг Нурадын:

Вам — по озеру не плыть,

Мне — на родине не жить.

Бога, что вечен и един,

Будем вместе с вами молить:

Пусть и Нурадын, одинок,

С опустевшим колчаном стрелок,

Полон тревог, не зная дорог,

В страхе, в растерянности, в беде,

Не находя приюта нигде,

По осенней земле, как листок,

Катится по странам чужим,

Ветром злым и холодным гоним!»

Нурадын Токтамышу сказал:

«Гуся где и когда я согнал?

Птице не сострадая, согнал?

Разве могу стоять я здесь,

Слушать твои проклятья здесь?

Я — Нурадын, Идегея сын.

Семь покорил я горных вершин.

Всё, что ныне извергнул твой рот,—

Чёрным горем проклятье твоё

Пусть на тебя самого падёт!

Изгнан мой славный отец тобой,—

Мне заплатишь своей головой.

Одинокий, верхом на коне,

Я скитался из края в край.

Мой колчан был всегда при мне.

То, что ты содеял, — узнай,—

Метательной обратной стрелой

Наконец вернулось к тебе.

Нам пора приступить к борьбе.

Что придёт и что стало, скажи.

Кто ударит сначала, скажи!

Молод я, ты годами стар,

Первым пусть будет твой удар».

Токтамыш, годами богат,

Выпустил три стрелы подряд.

Слово не подтвердила стрела,

Ни одна сквозь броню не прошла,

Нурадын стоял невредим.

Он сказал: «С оружьем твоим

Вот и встретился я в бою».

И подставил ему Токтамыш

Венчанную главу свою.

Пасть Нурадын заставил его,

Он мечом обезглавил его.

Голова покатилась легко.

Потекла не кровь, а млеко.

То Нурадын свершил, что хотел:

Голову на копьё он воздел,

Поднял над собой высоко.

Молвил: «Теперь скажи слова:

„Может ли раб везирем стать,

И раба признáет ли знать?“»

Отвечала с копья голова:

«Пусть везирем сделался раб,—

Это не значит, что хан ослаб.

Тело моё под твоей стопой,

Но голова моя — над тобой!»

Так Нурадын закончил бой:

Голову сбросил наземь с копья,

Поднял вновь, вскочил на коня

И погнал Саралу домой.

ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

О том, как Нурадын встретил Джанбая, вступил с ним в спор, и о том, как Джанбай поссорил Идегея с Нурадыном.

Он соратников отыскал,

Вместе с ними вперёд поскакал.

Осокорь вырос в глуши степной,

Рядом с ним — скакун вороной,

Чья повернута голова,

А под ним незнакомец спит.

Нурадын порешил сперва:

«Я сейчас убью чужака»,—

Но отторглась от сабли рука:

«Не мужчина, а баба тот,

Кто на спящего нападёт,

Кто безоружного убьёт».

Так разумно он рассудил,

Спящего Нурадын разбудил.

Просыпаясь в глуши степной,

На мгновенье Джанбай застыл

И, привстав, Нурадына спросил:

«Эй, Нурадын, Нурадын, постой.

Дела не доводи до конца.

На густогривого жеребца

Где ты сел, Нурадын, скажи?

Панцирь девятиглазый мой

Где надел, Нурадын, скажи?

Радостно в доме ханском жилось,

Молоко кобылье лилось,

Где ж Токтамыш, мой властелин?»

Так ответствовал Нурадын:

«На вороного с гривой густой

Там я сел, где дневал-ночевал.

Панцирь девятиглазый твой

Там надел, где врагов убивал.

Хана, что восседал высоко,

Что кобылье пил молоко,

Я выискивал в Лисьем Логу,

К Лебединому Озеру я

Поскакал вослед врагу.

Хана Токтамыша того,

Близкого родича твоего,

Чья была бессильна стрела,

В правой битве сбил я с седла,

Отнял душу я у него.

Эй, Джанбай, простаков ловец,

Мне говорили, что ты певец

И как чичен[92], слыхал, ты хорош,

Если хвалебную песнь в честь меня

Хитроумный Джанбай, ты споёшь,

Я в живых оставлю тебя,

Я не обезглавлю тебя.

Если ж себя восхвалять начнёшь,

Я тебя, нечестивца, убью,

Голову заарканю твою,

И её на скачках вручу

Победителю-силачу!»

Так Джанбай отвечал ему:

«Где слова я для песни возьму?

Я — в растерянности, я — глупец,

Я — не чичен, я — не певец.

Пусть на твой присылают зов

Всех твоих чиченов-певцов,

Но пока ты ждёшь их, тебя

Тлеющим подожгу огнём,

Вспыхнешь и сгоришь ты в нём!»

Произнёс Нурадын слова:

«Не прошлогодняя я трава,

Чтобы там, где высохший дол,

В тлеющем сгореть огне.

Лучше, Джанбай, поведай мне:

Что ты знаешь? Что ты нашёл?»

«Эй, Нурадын, — сказал Джанбай,—

Первенства не ищи, не желай.

Если о том, что знаю, спою,

Если спою о том, что нашёл,—

Пламя охватит душу твою.

На горе, на утёсе крутом,

Воины собрались вчетвером,—

Кто же станет у них вождём?

Шестеро — у них за спиной,

Кто же станет их старшиной?

Пала на землю ночная тень.

Зародится ли новый день?

Эй, Идегей, эй, Нурадын,

Новый день взойдёт ли для вас?

Звёзды, что выше горных вершин,

Не погаснут ли в утренний час?

Четырёх перевалов достичь

Может ли длинный хвост скакуна?

Может ли жить спокойно страна,

Если страха она полна?

Воинов сплотит ли ряды,

Станет ли ханом Кадырберды?

Будет ли наше знамя опять,

Как в былые годы, сверкать?

Тёмный лес пред степью растёт,