Таковым представлялся Санкт-Петербургу и локальному центру – Ташкенту – правопорядок колонии, где империя намеревалась установить новые парадигмы законности. Считалось, что новая правовая система сможет вовлечь коренное население в сферу влияния имперского права и вызовет среди жителей Средней Азии желание принять новые, более «цивилизованные» модели поведения. Одним из элементов широкомасштабного проекта культурной перестройки, инициированного русскими, стала трансформация способов получения колониальными субъектами юридической помощи. Проект опирался на безусловную веру в культурное превосходство российского имперского закона над местными обычаями. Как емко выразилась Вирджиния Мартин: «Чтобы произвести изменения и добиться успеха <…> в соблюдении [коренными жителями] законности, русские чиновники управляли подданными посредством личного примера, „великодушного руководства“, а не силой или принуждением»[322]
.Несомненно, с точки зрения имперских властей народные суды были временными институтами[323]
, подлежащими скорой замене так называемыми мировыми судами. В основе колониального юридического проекта лежала идея, что на смену локальной правовой культуре в один прекрасный день придут новые представления о гражданственности, а культурные различия между колонизаторами и их подданными сотрутся, уступив место новой законности: «[… народные суды] допустимы лишь при определенных ограничениях. Оставление этой системы <…> приведет к снижению ее значимости, в то время как наша правовая система завоюет доверие народа»[324]. Однако введение универсальных имперских законов постоянно откладывалось[325]. Некоторые генерал-губернаторы и другие чиновники предпринимали попытки расправиться с народными судами, однако, как и в других колониальных ситуациях, эти попытки так ничем и не окончились. Сохранение народных судов вплоть до последних дней Российской империи не позволило русским претворить в жизнь проект универсальной государственности, который они долго надеялись воплотить[326]. Колонизаторы не только не достигли правовой однородности в колонии, но и, напротив, углубили различия между группами. Однако это не означает, что российским властям не удалось распространить действие имперского закона на мусульманские сообщества Средней Азии. Вопреки мнению, что коренные жители Средней Азии лишь изредка обращались к мировым судьям[327], в действительности местные часто требовали рассмотрения дел по закону Российской империи[328]. Впрочем, это чаще происходило в нетривиальных ситуациях, когда мусульмане не могли разрешить проблему без выхода за рамки мусульманского сообщества и обращения в альтернативные судебные инстанции. Представляется вероятным, что мусульмане обращались в имперские мировые суды гораздо реже, чем в народные суды. Тем не менее, вне зависимости от частоты, сами факты обращения мусульман к колониальной администрации служили подкреплением «цивилизаторской» логики Российской империи и тем самым демонстрировали могущество имперской системы знаний.