Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

На службе империи в должности казия Мухитдину Ходже часто приходилось выступать в роли опекуна несовершеннолетних детей. Имея в распоряжении крупные денежные суммы, он более или менее свободно действовал в качестве кредитора[333]. Роль посредника, в которой выступал Мухитдин, также имеет большую важность. Как мы увидим в главе 5, в юридических документах, вышедших из-под пера этого человека, исламские традиции оформления фетв и трактатов сочетаются с пространными размышлениями о русских законах и бюрократических практиках. Особенно это верно для судебных документов, оформленных правоведом в диалоге с российскими должностными лицами.

С ростом богатства и влияния росло и число врагов Мухитдина Ходжи как среди местных, так и среди русских чиновников. Жители Ташкента постоянно обвиняли правоведа во взяточничестве и должностных злоупотреблениях. Имперские бюрократы шпионили за ним и строили планы по выведению его из игры. Лишь однажды пришлось Мухитдину поступиться своим положением – после Холерного бунта 1892 года; данная история была тщательно реконструирована Джеффом Сахадео[334]. С одной стороны, биография Мухитдина Ходжи – это хрестоматийная биография казия, служившего в эпоху российского завоевания. С другой стороны, она выделяется среди множества биографий других народных судей, которые использовали доступ к бюрократическим и политическим ресурсам для достижения личного богатства[335], налагали штрафы и выносили приговоры по небывалому личному произволу[336] и в конце концов становились объектами беспощадной критики с точки зрения как морали, так и пригодности к судейской службе.

1. Реформы

Слияние местных комплексов правовых норм с правовой системой империи было организовано в соответствии с имперскими представлениями относительно того, что такое «реформа». «Реформа» была ключевым словом, которым пользовались российские офицеры и главы администрации при подготовке нового законодательства, которое бы позволило эффективно применять среднеазиатские правовые системы при судопроизводстве и гарантировать соответствие правовых практик локальных сообществ имперским стандартам[337]. Однако из дискуссии ниже станет понятно, что такая реформа была равносильна тотальному перекраиванию юрисдикции казиев. Процессуальное право также не избежало глубокой трансформации. При этом данная трансформация производилась не открыто, а тонко, подспудно – в ходе бесконечного обмена бумагами между кабинетами колониальной администрации. Таким образом, изменения в исламской повседневной нотариальной и судебной практике были не только следствием решения, спущенного сверху в законодательном порядке.

С установлением российского господства в Средней Азии был разработан проект Положения об управлении в Семиреченской и Сыр-Дарьинской областях, утвержденный в июле 1867 года. Однако главные инструкции по управлению жизнью местного населения колониальные чиновники получили с принятием Положения об управлении Туркестанского края в 1886 году[338], поправка к которому вышла в 1901 году. С точки зрения правовой практики основное различие между Положениями 1867 года и 1886 года заключалось в том, что в более позднем Положении имперским военным судам, укомплектованным исключительно офицерами, пришли на смену мировые суды. Прошло почти два десятилетия, прежде чем судебная власть была отделена от административной. Как и следовало ожидать, военно-административные служащие не обрадовались переменам, вследствие которых русские чиновники и мусульманские подданные получали равную правоспособность в зале суда[339]. Несмотря на сопротивление некоторой части колониальных элит, начиная с 1886 года в Туркестане начали работу мировые суды. В отсутствие официальных территориальных общин судьи мировых судов не избирались местным сообществом, а назначались напрямую министерством[340].